Чудодей

Наступила весна. В чахлых городских липах суетились зяблики, они словно били молоточками по маленьким наковальням: пинк, пинк, пинк-пинк! Легкое постукивание зябликов проникало сквозь гул автомобильного движения на улицах и словно золотом нежной музыки окаймляло все шумы шумящего городка. В пекарне гудела тестомешалка, но зяблик и в нее бросал свои золотые звенящие зерна: пинк, пинк, пинк-пинк! Эй, вы, белые домовые, пеките светлый весенний хлеб!

К пекарне благочестивого хозяина Станислауса примыкал большой сад. Станислаус единственный из учеников не ворчал, когда хозяин посылал его после обеда в сад вскапывать грядки. В то самое время, как его товарищи похлопывали тесто и дегустировали глазурь кондитерского князя, он копался в земле. Стоило ему поднять глаза от грядки, и он видел людей, прогуливающихся по улице садов, в глубине которых высились богатые городские дома.

Ежедневно проходила тут дама с собакой. У собаки были короткие лапы, поросшие густой и длинной черной шерстью. Казалось, по улице катится потерявшая палку метла, которая приводится в движение неким диковинным механизмом. Дама вела с собакой длинные разговоры:

— Будь паинькой, моя собаченька, по улице надо паинькой ходить!

Самоходная метла не обращала никакого внимания на болтовню дамы. Она обнюхивала забор и время от времени поднимала заднюю лапу.

— Ищи, ищи, моя собаченька, здесь много-много нежных следочков!

Но собаку даже этот призыв не взволновал. Она обнаружила визитную карточку другой собаки и там же оставила свою. Станислаус, следивший за смешной собачонкой, заскулил, подражая вожделеющей суке. Черный ручной песик насторожился. Он встал на задние лапы и попытался протиснуться в щель в заборе.

— Что тебе, мой Дутерл, что там такое? — спросила дама.

Собака не ответила, но заскулила и стала лапами скрести забор. Дама подошла.

— Здравствуйте, — сказала она.

— Здравствуйте! — Станислаус приподнял свой белый колпак.

— Вы, наверное, хороший человек.

Слова эти музыкой прозвучали в ушах Станислауса. Тем не менее он скромно пожал плечами.

— Уж будьте уверены, это так. Моя собачка тянется только к хорошим людям. А вам не трудно доставить ей удовольствие и почесать ей носик?

— Как вам угодно… — Станислаус просунул через щель измазанный в земле палец и почесал собаке нос. Собака сладострастно поскребла себя задней лапкой по животу.

— Большое спасибо и до свидания! — Дама удалилась.

Собака помедлила и побежала за ней.

Мимо проходили не только маньяки. Как-то под вечер на тротуаре показалась тоненькая девушка. Она была бледна и горда, как девушки, которых Станислаус видел на картинках. При ближайшем рассмотрении он нашел в ней сходство с дамой, изображенной в его книге о гипнозе, той самой дамой, которую усыпляет индиец, властитель тайных сил. Особенно понравилась Станислаусу черная бархатная лента на голове у девушки. Она разделяла на две половины ее гладко зачесанные назад волосы. Эта лента была точно бархатный мост, перекинутый через белую, снежную лощинку пробора. Девушка, казалось, разглядывала цветы, растущие в садах за дощатыми заборами. Пекарского ученика Станислауса она не видела. В синих, ангельских глазах этого нежного создания он был белым кротом, роющимся в земле, и больше ничем на свете. Черт знает почему, но Станислаусу хотелось, чтобы девушка увидела его! Однако она прошла дальше, а Станислаус остался там, где был, незамеченный, так же как воздух над вишневыми деревьями.

Назавтра в тот же час девушка опять показалась на улице. Станислаус ударил лопатой о камень. Девушка с бархатной лентой не подняла глаз. Станислаус откашлялся. Девушка не взглянула на него. Тогда он запел. Ничего другого не пришло ему в голову, кроме церковного хорала:

Раскрой свои оба крыла,
О Иисус, радость моя…

Девушка вскинула ресницы, похожие на шелковую бахрому, но взоры свои обратила к верхушкам деревьев. Так и прошло это худенькое дитя мимо, оставив в сердце Станислауса легкое волнение.

За теплым весенним днем пришла его сестра — налитая соками жизни ночь. В листве лип под окном Станислауса потрескивало. Всегда темные фонарные столбы обволакивал мягкий сумрак. Казалось, словно и на них с минуты на минуту начнут лопаться почки. Два встречных автомобиля словно подмигивали друг другу. Кошки посылали свои пронзительные приветы с крыши на крышу и поднимали хвосты. Внизу, на улице, ликующий девичий голос взывал:

— Ого-го-оо! Ого-го-оо!

Станислаус просунул взлохмаченную голову в узкое чердачное окошко. Вместе с мягким ночным воздухом в комнату влетел озорной эльф. Это он был виноват в том, что Станислаус ответил на девичий призыв:

— Ого-го-оо! Сейчас, сейчас!

Он не видел улицы. Снизу донеслось:

— Скорее. Я давно жду.

Он испуганно втянул голову назад и прищемил себе уши. А эльф нашептывал:

— Разве нельзя кричать в ночь все, что хочешь? Небо принадлежит всем, тишину никто не взял на откуп.

И опять прокричал девичий голос:

— Ого-го-оо! Ого-го-оо!

— Это твоя девушка с бархатной лентой, — все нашептывал эльф.