Чудодей

Хозяйка начала стонать, а потом сказала:

— Я подстерегала его, чтобы вздуть как следует…

У хозяина вырвался громкий вздох облегчения.

А Станислаус уже давно был в своей каморке. Он поспешно укладывался. Не хватало еще, чтобы его обвинили, будто он соблазнил хозяйку и хотел ее изнасиловать на лестнице. О таких делах он читал в судебных отчетах в окружной газете. Жизнь навалилась на него тяжелым бременем. Куда более тяжелым, чем мешки муки. Как легка в сравнении с этим грузом была котомка с грязными фартуками, рубашкой и штанами, пропитанными мучной пылью. Он взвалил на плечи тяжелый мешок жизни и взял в руку котомку. Он боялся, что от такой тяжелой ноши ступеньки заскрипят под ним. Но они не скрипнули. То были цементные ступени черного хода.

16 Станислаус встречает белого князя, безуспешно подкарауливает полицию и получает письмо, пересланное Всеиндийской почтой на слонах.

Станислаус со своей котомкой стоял на кухне родительского дома. Его папашей, Густавом, владела одна идея: чудотворство, поставленное на широкую ногу!

— Чудеса проложат себе путь сквозь горы теста и пирогов.

— Святые угодники наших дней страдают и мучаются, сколько бы они ни скрывались, — сказала мамаша Лена, — но это им зачтется, и когда наступит светопреставление, им позволено будет взойти на белый корабль Иеговы.

Жандарм не был согласен с тем, чтобы Станислаус дома дожидался белого корабля Иеговы. Парнишка не успел осмотреться во дворе и на огороде, а на бюднеровской кухне уже стоял благоухающий сапожным кремом жандарм в своем зеленом мундире. По лицу его разливалась такая же кротость, как в воскресные дни, когда он пел псалмы в церкви.

— Луга жизни, мой мальчик, полны топей, — сказал он, повторяя слова пастора из воскресной проповеди. — Человек сажает розы, а пожинает тернии.

Как выяснилось, околдованная Станислаусом булочница, сводная сестра жандарма, не пользовалась его симпатиями.

— Всем известны ее болезни. Сердце у нее плавает в море жира и все время за что-нибудь цепляется. Ты не первый ученик, за которого оно зацепилось, но не стоило тебе напускать на нее свои чудеса, парень. — Жандарм присел на лавочку рядом со Станислаусом. — Как же быть? Их сиятельство граф уже пронюхали, что ты вернулся.

— Я ни на кого не насылал болезни, — сказал Станислаус.

Жандарм приветливо кивнул:

— Может, и верно, но ты не знаешь людей.

Он пришел не с пустыми руками. В соседней деревне он одолжил у кого-то газетку пекарей. Несколько объявлений были обведены красным карандашом. «Нужны ученики…» Ученики — это рабочие волы всякого ремесла. Их не надо кормить овсом в виде заработной платы.

От такого толчка Станислаус словно бы и сам очнулся от гипноза. Он очнулся в пекарне, находившейся в другом городе. И здесь были слепые от мучной пыли оконца и волнами ходили по помещению запахи печеного теста. И здесь выпекались из муки с водой, с щепотью соли и закваской мелкие и побольше, поджаристые и бледные, обсыпанные мукой и не обсыпанные хлебы. Новым для Станислауса было то, что здесь из муки, сахара, масла, повидла, красок, цукатов и шоколада стряпались такие вещи, такие лакомства, каких он в жизни своей не видывал и не пробовал, — кондитерские изделия!

Кондитер был в пекарне аристократом. Он вел себя, как любимец публики в цирке. Утром никогда не вставал одновременно с хозяином и учениками. Появлялся в пекарне лишь около десяти часов, белый и величественный. Тотчас же приказывал ученикам распустить на пару́ шоколад. Этот карамельный князь никогда не называл шоколад просто шоколадом. Нет, он говорил: кувертюр — не угодно ли! Ученики дрались за право выполнить поручение кондитера. Им было все равно, называется ли коричневая крошка, исчезавшая в их ртах, шоколадом или кувертюром.

Станислаус остался здесь. Целую неделю он по утрам в пекарне не показывался. Он стоял на часах. На часах? Да, на часах! Он караулил полицию. Очень важная задача. Для ее выполнения он выходил во двор, вскакивал на край выложенной кирпичом зольной ямы и, стоя, как белый рыцарь-крестоносец, обозревал через забор всю улицу.

Предписание ремесленной полиции запрещало хозяевам пекарен злоупотреблять трудом учеников и подмастерьев. По закону работа в пекарнях начиналась в пять утра. Новый хозяин Станислауса не имел возможности следовать предписаниям земной полиции. Как у человека набожного и преданного господу богу, у него была своя полиция на небесах. Владыка небесный устанавливал его предпринимательские планы. Быть может, всемилостивейший вел также и его бухгалтерские книги и простирал свою покровительственную десницу между ним и налоговым управлением.

— Господь любит тех, кто славит его трудами своими, — говаривал хозяин.