Чудодей

— Сегодняшние хлебцы понравились пасторше?

— Понравились.

— А пасторша, когда ты приходишь, уже на ногах или еще изволит почивать?

— Она изволит уже встать и прощупывает все хлебцы.

— А что, в пасторском доме все очень благочестиво?

— Довольно-таки благочестиво.

Благосклонный взгляд хозяйки покоится на обсыпанных мукой ушах Станислауса. Вот такой паренек запросто ходит в пасторский дом!

— Помолимся! — приказывает она.

Обе служанки молитвенно складывают руки. Хозяйка бдительно следит за тем, чтобы и три ученика не плутовали и сделали то же самое. Каждый уставился себе в пуп. Хозяйка бормочет молитву. Ужин закончен.

— О чем ты думаешь, когда она молится? — спрашивает Август Балько, старший ученик, своего товарища Отто Прапе.

— Я думаю о том, как это в кино делают, когда показывают поезд, который сходит с рельсов, и на самом ли деле он давит при этом двух-трех человек.

— А я думаю, есть ли у господа бога контрольная касса или контора, где записывают все наши молитвы.

Станислауса о таких вещах не спрашивали. Он слыл религиозным. Он читал всякие книги и был не совсем нормальный.

И верно, об эту пору Станислаус был не совсем нормальный. Он горел. Когда он спал, в нем будто тлел огарок с маленьким фитильком. Но порывом ветра в виде приснившегося сна огонек раздувался в пожар и потом весь день полыхал в нем, точно пламя в хлебопекарной печи.

Он неоднократно пытался заставить свою бледнолицую святую заговорить с ним, когда та проходила днем по улице садов.

«Заговори со мной, я умираю от жажды поговорить с тобой, заговори, заговори!»

Девушка огибала кусты дикой сирени. Она шла вниз по улице. Станислаус снимал свой пекарский колпак и кланялся.

«Заговори со мной, я жажду, заговори, заговори!»

Девушка молча кивала, обращая к Станислаусу ангельский, кроткий взгляд своих синих глаз, и великая встреча становилась прошлым.

В маленькой брошюрке о гипнозе было сказано, как добиться контакта с тем, кого хочешь привлечь к себе. Надо лечь на луг, залитый солнцем, ни о чем не думать, обручиться с бесконечностью и сбросить с себя материальную оболочку, как старый башмак. Астральное твое тело должно из тебя изойти и поплыть в эфир; его надо направить на то лицо, которое хочешь привлечь к себе.

За неимением луга, залитого солнцем, Станислаус забрался на чердак, где хранилась мука, лег на мешки с мукой, причем не на те, что с простой ржаной, а на те, что с пшеничной и очень тонкого помола, знаменитой марки «цветочная». На этом мучном лугу Станислаус изо всех сил бился над разлучением своих двух тел. Он старался ни о чем не думать. Это было не так просто. Он, например, никак не мог отделаться от мысли, что вот он здесь лежит, а в топке полно золы. Он пошел, выгреб золу и опять лег и стал биться над разлучением своих тел. Вдруг он почувствовал, что нижняя часть его тела выскальзывает из штанов. Оказалось, что у него лопнули подтяжки. Он связал концы веревочкой, оторванной от завязки мешка. Земное тело было упорным привеском. Наконец-то путем суровой собранности всех своих тайных сил ему удалось заставить себя, не вскакивая более, лежать на мешках с мукой. И вдруг он увидел, что его астральное тело парит над печной трубой пекарни. Вот из трубы вырвался клуб сажи и замарал его астральное тело. Оно понеслось к реке и там обмылось. К сожалению, в астральных кущах не водится мыло. Станислаус погнал свое недомытое астральное тело дальше и втолкнул его в пасторский дом. Девушка сидела в прихожей и листала книгу. Некоторое время Станислаус с высоты распятия смотрел на нее, потом спустился и положил руку на узкое девичье плечо. Девушка подняла на него глаза.

— Исполни свой долг! — попросило астральное тело Станислауса.

Девушка тотчас же поняла, что он хочет. Она обхватила его шею руками и поцеловала его. Станислаус помнил, как его целовала мать. Помнил он, хотя и гораздо слабее, поцелуи сестер. Поцелуи бледной пасторской дочки были сладостней, гораздо сладостней.

Станислаус очнулся от грохота в пекарне. На чердаке было темно; земное тело сыграло с ним очередную шутку: его обманул самый обыкновенный мальчишеский сон пекарского ученика. Он помчался в пекарню и голыми руками стал мять кислое тесто. Кондитерский князь насаживал на свадебный торт красные розы из сливочного крема и при этом насвистывал: «Бананы, бананы, подавай бананы ей, не иначе как ба-на-ны…»

Станислаус решил сделать попытку добиться счастья, как его добиваются простые смертные. На следующее утро он пришел в пасторскую прихожую. Девушка ждала. Они обменялись своим обычным приветствием. Станислаус был обессилен множеством желаний и надежд. Его отчаяние походило на мужество.

— Вы все читаете и читаете. С каждым днем становитесь все умнее и умнее, а наш брат все глупеет да глупеет, — сказал Станислаус.

Молчание. Воробьи шуршат в виноградной лозе под окном. Стенные часы с кукушкой, висящие рядом с одним из распятых, тикают.

— А вы разве не читаете книг? — спросила девушка.

Большой разговор начался.

— Да, когда я их нахожу, я читаю, — ответил он.

— Находите? А где вы их находите?