Чудодей

— Спасибо, большое спасибо, — лепетал Станислаус. Они шли медленно. Коротким путем от церкви до пасторского дома следовало воспользоваться, не упуская ни одной из возможностей, которую он предоставлял. Марлен недаром была умной дочерью пастора.

Хозяйка тщательно наблюдала за Станислаусом во время службы.

— Дочь достоуважаемого пастора сама заговорила с тобой или ты ей докучал? Как это было?

— Я не докучал ей.

— Она не о наших хлебцах изволила говорить? О чем она говорила?

— Она говорила о сошествии святого духа.

Хозяйка пристально посмотрела на Станислауса, точь-в-точь как попугай на жука, попавшего в его клетку. Она молитвенно сложила руки:

— Помолимся!

Шли дни и недели. Благочестие Станислауса росло. В церкви он сидел теперь рядом с Марлен. Когда на их скамье было много народу, они касались друг друга. Их разделял лишь топкий слой одежды, как разделяет два каштана в одной скорлупе тонкая шелковистая пленочка. И проповедь пастора, точно ветер, укачивала эти созревающие человеческие плоды. Марлен захватила с собой карандаш и объяснялась со Станислаусом на открытке с изречением из библии.

«Действительно ли ангел, которого вы видели, похож на меня?» — «Действительно и точно», — написал в ответ Станислаус.

Они были так исполнены благочестия, что покидали церковь в числе последних и, таким образом, могли дольше не расставаться.

— Может, это не очень благочестиво, что мы плохо слушаем господина пастора? — сказал Станислаус в порыве раскаяния.

Марлен пососала нижнюю губу, точно сладкий плод.

— Не забывайте, что пастор — мой отец. Пожалуй, мне не следует об этом говорить, но я видела однажды, как он, готовясь к проповеди, ковырял в носу. Он думал, что он один в комнате и что его никто не видит. Меня между тем он ругает, когда я лишь близко подношу руку к носу. «Бог все видит», — говорит он.

Станислаусу и в голову не приходило, что подобное вообще возможно.

19 Ангел ведет Станислауса в городской лес и приказывает творить всякие чудеса.

Скоро Станислауса и Марлен перестали удовлетворять встречи в церкви. На коротком пути от церкви до пасторского дома они не успевали сказать друг другу все, что надо было сказать.

— Вы, верно, никогда не ходите в городской лес? — спросила Марлен.

— А он ненастоящий. Обрывки газет, банки от консервов и старые кастрюли… И потом ни лисиц, ни зайцев…

— Что вы делаете в воскресные дни после обеда?

— Читаю книги, которые вы мне даете, и размышляю.

— Над чем или о ком вы размышляете?

— Я размышляю о маленьком Иисусе, а иногда о вас.

— Иногда?

— Я иногда почти все время размышляю о вас.

Марлен оборвала все лепестки садовой гвоздички, выглянувшей между реек пасторского забора.

— В городском лесу есть темные местечки, чащобы. Туда так и тянет, там очень уютно, но страшно, — сказала она.

— Когда я был маленький, в такой чащобе нашли лесника… убитого, — сказал Станислаус.

Марлен содрогнулась.

— Люди забыли бога, одичали.

Станислаусу содрогающаяся Марлен показалась еще красивее.

— А однажды я нашел в воде двух мертвых собак в мешке. Я ловил рыбу в лесном пруду. Собак утопил трактирщик. Они покусали одного пьяницу, который обычно пропивал у него много денег.

— С вами я не побоялась бы пойти в самую темную чащу, — сказала Марлен. Эту фразу она вычитала в каком-то романе для девушек. Вот какая она была — образованная и начитанная до кончиков волос.

Станислаус не мог допустить, чтобы пасторская дочь Марлен отправилась одна в лес и заболела там от страха.

— Я готов, — сказал он. — Я не увижу в этом лесу ни консервных банок, ни черепков. Разноцветные черепки битых чашек расцветут для меня в цветы, а жестяные консервные банки превратятся в почтовые ящики для эльфов.

— А кем буду я? — поинтересовалась Марлен.

— Вы? Вы, конечно, королева бабочек.

Был теплый воскресный день. Слава богу, что так жарко! Станислаус мог не надевать противного пиджака с рукавами до локтей. Кроме того, у молодых людей завелась мода расхаживать в брюках и рубашке без пиджака. Станислаус горестно смотрел на свои пропотелые помочи. Надеть их никак нельзя было. Он взял ремень, висевший на спинке кровати Отто Прапе, и затянул его на талии. Этим ремнем Отто, ложась спать, стягивал ноги. Ему не хотелось стать кривоногим пекарем. Ремень придал Станислаусу вид почти что заправского модника, вот только модной рубашки с красивым пришитым воротником на нем не было. В его гардеробе не водилось, разумеется, такой рубашки. Но чистая мадаполамовая сорочка с загнутыми внутрь уголками ворота вполне могла сойти за верхнюю рубашку.

Станислаус пошел в городской лес. На опушке он встретил группу девушек. Они шли, взявшись под руки, и пели. Когда они увидели Станислауса, их голоса полезли вверх, вверх и наконец перешли в сдержанный хохот. Станислаус с мудрым и достойным видом прошел мимо. Девушки оглядывались, хихикали и прыскали со смеху. Станислаус свернул с людной аллеи в лес и пошел, избегая открытых дорог. Он не заблудится в этом редком лесочке и без таких дорог, по которым ходят дуры.