Чудотворцы

Было очевидно, что ему глубоко все равно, кто и кого хочет видеть. Натанэль пожал плечами, согласно махнул рукой и тут же себя внутренне одернул: жест выглядел слишком по-римски. Раздосадованный своим промахом, он стал смотреть на дверь, обеспокоенно гадая, кем окажется неожиданный посетитель. Однако, долго ждать ему не пришлось. Загадочный центурион вскоре появился и попытался войти твердой армейской походкой, но получилось у него плоховато – ветеран припадал на левую ногу.

– Сальве – приветствовал он Натанэля.

– Возрадуйся и ты – ответил тот по гречески, уже понимая, что борода его не спасла. Центуриона он узнал, несмотря на шрамы, покрывавшие постаревшее лицо.

– Ты, наверное, удивлен, иудей? – центурион тоже перешел на греческий – И ты, вероятно, хочешь знать, кто я, и что привело меня сюда? Тот, кого ты видишь перед собой, был когда-то центурионом манипула в марианском легионе. Теперь нас, калек, отправляют в колонию ветеранов на Керкире. Корабль уже ждет в Остии, но я увидел тебя на улице и зашел перед отъездом засвидетельствовать свое почтение.

– Я польщен твоим вниманием, центурион, но по-прежнему в недоумении…

– Попытаюсь тебе помочь. Знавал ли ты, иудей, некоего самнита по имени Публий Коминий Аврунк?

– Это имя звучит знакомо – невозмутимо ответил Натанэль – Но нет, не припоминаю.

Старик одобрительно кивнул и продолжил:

– Был, помниться мне, некий юноша, носивший это имя. И именно ему я обязан своим сегодняшним положением.

– Ты говоришь загадками, центурион – голос Натанэля если и выражал что либо, то лишь разумную толику удивления – Но что же натворил этот юнец?

– О, не так много, всего лишь настроил против себя нескольких очень влиятельных патрициев и добрую половину Сената.

– Чем же он заслужил такую немилость?

– Он весьма легко добился этого всего лишь следуя зову чести.

– Неужели ваш Сенат настолько настроен против чести?

– Да, если это идет в разрез с интересами Республики… Или некоторых влиятельных в Республике лиц. К слову сказать, никакой пользы от его честности не было. Я слышал от верных людей, что теперь под Везувием уже не одна, а не то пять, не то шесть бетонных стен, и их продолжают укреплять.

– Не понимаю о чем ты. Но какой неосторожный юноша – саркастически заметил Натанэль – Подозреваю, что это сильно осложнило ему жизнь.

– И не только ему – проворчал старик, перейдя на латынь – Например, один не слишком разумный легат попытался помочь несчастному. Не знаю, удалось ли ему это, но себя он погубил. Тогда-то ему и пришлось сложить с себя легатские полномочия и направиться центурионом в Иберию. Между прочим, там он заступил на место некоего Гая Коминия Аврунка, недавно убитого иберами.

Натанэль взглянул Луцию Перперне прямо в глаза. Когда-то карие, а теперь выцветшие, глаза бывшего легата не были теперь ни мрачными, ни зловещими, как много лет назад, на галере. Они глядели устало, немного грустно, и, к удивлению Натанэля, спокойно. В них не было заметно никакой особой "искры", в этих глазах, но Натанэль давно уже научился смотреть вглубь. И, глядя в эти спокойные глаза, он тоже заговорил на латыни:

– Я вспомнил кое-что о том юноше, Публии. Судя по его судьбе, ему пригодились поучения, данные одним легатом в Кверкветулане.

– Что с ним теперь?

– Его больше нет.

– Зато есть иудей, Ясон бен Элеазар.

– Натанэль Аврунк – мягко поправил его Натанэль.

– Вот даже как? Ну и какие же поучения пригодились юному Публию?

– Помнишь ли ты, о легат, свои пламенные речи о величии Рима?

– Я уже давно не легат, но от своих слов не отрекаюсь.

– А помнишь ли ты, как говорил о силе нации? О том, что она не в оружии и не в богах, а в силе духа и более прочном образе жизни? Ты помнишь? Юный, наивный Публий еще тогда сказал, что ведь может прийти народ с еще более прочным образом жизни.

– Неужели…?

– Да, Перперна. Да!

– Я не верю тебе. Какие-то дикие иудеи с самарийских гор…

– И все же… Ведь мы несем с собой совершенно иной, новый образ жизни.

– Мы? Или они?

– Мы! Именно мы! И это мой ответ на твои сомнения. И все же, мой друг, хоть мы и воины, но несем свое слово в мир тоже словом, а не мечом. Поэтому, этот процесс может потребовать десятков, а может и сотен жизней. Не беспокойся: ни ты, ни я не увидим его результатов.

Оба замолчали и молчали долго, как будто было сказано все и добавить было нечего. Первым прервал молчание старик:

– Ты меня утешил. Надеюсь не дожить до тех времен, когда иудейский образ жизни сменит латинский. А вот к тебе у меня есть просьба. Я знаю, у тебя теперь другие боги…

– Другой бог – поправил его Натанэль.

– Да, верно – Перперна задумался – Но, если тебе не запрещает твоя вера, то года этак через два принеси, будь так добр, жертву духу Луция Перперны Вентона.

– Я буду помнить тебя, легат – тихо проговорил Натанэль, благоразумно опуская вопрос о жертве – И знаешь еще что? Помнишь ли ты свой легионерский шлем? Однажды он спас мне жизнь, поэтому я считаю, что свой долг дружбы моему отцу ты уплатил.

– Это хорошая весть – сказал старик – Но еще более важно то, что считаю я сам.