Чудовища были добры ко мне

В темноте, надолго воцарившейся между двумя сполохами, факел высветил пару сталактитов-близнецов. При ближайшем рассмотрении это оказались человеческие ноги в грубых башмаках, покрытые темно-желтой пленкой. Колеблющееся пламя играло со зрением злые шутки. Убеждало: ноги вздрагивают, пытаясь идти по воздуху. Натан поспешил обойти жуткие «сосульки» по широкой дуге. Вскоре грот полыхнул зарницей, явив взорам настоящие сталактиты: копья с золотыми искорками. Часть копий была сломана и оплавлена. Грот залечивал раны: свежие потеки янтаря на сколах восстанавливали прежнюю форму. Медовая слеза текла по ближайшему сталактиту, быстро твердея, как свечной воск.

— Куда дальше? — спросил Циклоп.

Натан догнал его:

— Госпожа Эльза велела мне сесть вон туда. А сама села тут.

— Что она делала?

— Разожгла жаровню. Бросила травы на угли. Зажмурилась.

— А потом?

— Потом я заснул.

У мальчика забурчало в животе, и он умолк, багровый от смущения. Стой спокойно, дурак, велел он себе. И тут же с ожесточением поскреб щеку, затем лоб и макушку. Отрезанные пальцы, гады этакие, напомнили о себе. Вновь, до рези в паху, захотелось по нужде. Миг, и Натан забыл обо всем. Ослепший глаз снова видел! Мутно, как под водой. А теперь — чернота. Нет, опять что-то появилось…

Наблюдая за мальчишкой, который ерзал, как червяк на сковородке, Циклоп вспомнил королевскую аудиенцию. В ответ на просьбу сохранить Натану жизнь его величество соизволил приподнять левую бровь:

«У вас есть живой изменник?»

«Именно так, сир.»

«Что ж, господа маги… Вы оказались предусмотрительны.»

Циклоп был уверен — с губ монарха едва не сорвалось: «Предусмотрительнее, чем я». Но молодой король отлично владел собой. Он лишь наклонился вперед, изучая людей, осмелившихся хоть в чем-то превзойти Ринальдо III. Королевские губы дрогнули в улыбке:

«Похвально, и весьма! Мы оставляем изменника в вашей власти. Распоряжайтесь им по своему усмотрению. И не забывайте докладывать нашему возлюбленному Амброзу о результатах опытов. Вы свободны, господа маги…»

Смывая воспоминания, накатил приступ головной боли. Это началось еще у входа, но Циклоп полагал, что стерпит. Терпел же Симон? Каменная болезнь — бич старого мага, последствия давней битвы с отродьем Сатт-Шеола — терзала Пламенного, как дракон — льва. Циклоп полагал себя равным старику — хотя бы в способности переносить мучения. Он входил в Янтарный грот, одержим безумным подозрением, что и грот входит в него. Око Митры пульсировало, грозя сжечь повязку дотла. Над вмурованным Циклопу стало легче. Сейчас же приступ вернулся с удвоенной мощью. Боль силилась взломать виски, как бурная вода — весенний лед. Я переоценил себя, понял Циклоп. Он не выдержал — застонал сквозь зубы, выронил посох Симона, сжал голову руками. В глазах потемнело, и сын Черной Вдовы не сразу догадался, что Янтарный грот вновь погрузился во мрак. Сперва Циклоп решил, что ослеп. «Темное зрение», дар подземелий Шаннурана, все эти годы верно служило ему, позволяя видеть в самом кромешном мраке. Во рту возник привкус млечного сока. В ушах — шелест и скрежет когтей по камню…

«Муха, — подумал он, прежде чем сдаться. — Я — муха в янтаре.»

* * *

Вульм поднял факел над головой.

Пламя лизнуло потолок, низкий в этом месте. В глубине грота вспыхнули два алых уголька. Отражения факела? Угли мигнули, исчезли; возникли ближе. Переложив факел в левую руку, Вульм взялся за меч. За углями проступила матовая тень — в отличие от стен пещеры, она не отражала свет. Ближе; еще ближе… Тень двигалась рывками, но Вульм не терял ее из поля зрения.

Влажный шлепок — словно уронили мокрую тряпку.

Миг тишины.

Тень размазалась в прыжке, стремительно вырастая в размерах. Легко, как в молодости, Вульм скользнул в сторону. Хищно свистнул меч: наискось, снизу вверх, и еще раз, вдогон. Дважды Свиное Шило рассекло чужую плоть. Тень оказалась вполне материальной, а судя по визгу — уязвимой. Достигнув высшей ноты, визг сменился безумной какофонией. Хриплый клекот, утиный кряк; кваканье жабы. Вульм взмахнул факелом, заставив темноту отшатнуться. Два круглых глаза пялились на него. Ниже зевала огромная, в локоть шириной, безгубая пасть. Складки бородавчатой кожи, шестипалые лапы с когтями-кинжалами, «воротник» из гибких щупальцев… Над ожившим кошмаром, вырастая из загривка, торчала рука. Мускулистая, вполне человеческая рука — если, конечно, бывают люди с кожей пурпурного цвета.

Рука сжимала плотницкий топор.