Чудовища были добры ко мне

Подыхать от ран тварь не собиралась. Факел метнулся левее, правее — так дикий кот, гневаясь, хлещет себя хвостом по бокам. Прыжок чудовища Вульм скорее почуял, чем увидел. От топора он увернулся, но тело, некстати вспомнив свой истинный возраст, предало хозяина. Хруст в колене превратил ногу в тряпку. Утратив равновесие, Вульм покатился по полу. Когти вспороли плащ и куртку, украсили ребра кровоточащими царапинами. Вслепую Вульм отмахнулся Свиным Шилом; схватился за стену, пытаясь встать. Подлое колено стреляло искрами боли. Нога держала плохо, вынуждая Вульма сделаться цаплей на болоте. Клюв-меч искал добычу. Тварь истошно квакала в трех шагах. Нападать жаба не спешила — ей тоже досталось.

Стены грота полыхнули охрой.

Вульм зажмурился. И проклял себя за миг слабости — из пасти твари выстрелил язык. Скользкий и упругий, с влажной присоской на конце, он обвился вокруг больной ноги. Рывок, еще один, и Вульм с криком полетел наземь. Жаба уперлась лапами в пол, оставляя в янтаре глубокие борозды от когтей. С отменным хладнокровием она подтягивала добычу под удар топора. Лишь рука на загривке тряслась от нетерпения, выдавая истинные желания. Жабе хотелось скорее покончить с упрямой жертвой — и приступить к трапезе.

В каких глубинах нашел Янтарный грот свою защитницу? Как разбудил едва живое существо? Насквозь промерзшей ледышкой жаба дремала на берегу подземной реки в ожидании тепла. И вот — восстала к изменениям, присвоив заодно часть неудачливого погромщика. Вульм представил, как жаба встречает следующего гостя. Две руки маячат над холкой: в одной — топор, в другой — Свиное Шило… Паника рухнула девятым валом. Он зарычал, уперся в пол здоровой ногой. Сапог скользил, зацепиться не удавалось. Стараясь вырваться, Вульм трепыхался рыбешкой на крючке. Тварь подалась вперед, распахивая пасть пошире — и жертва ринулась навстречу мерзкому отродью. Факел ткнулся в язык, натянувшийся струной; крепко прижал его к янтарю. Смрад паленой плоти наполнил воздух. Меч Вульма уподобился молнии. За его движениями трудно было уследить. Брызнула черная кровь. Шлепнулась на пол отрубленная рука, продолжая сжимать бесполезный топор. Лопнул, взорвавшись фонтаном желто-зеленой жижи, правый глаз чудовища. На шее жабы, как по волшебству, возник глубокий разрез. Отсечены, посыпались щупальца «воротника»…

Хрипя, Вульм откатился прочь. С заметным усилием поднялся, держась за ближайший сталагмит. Нога-предательница, как ни странно, решила еще послужить. Лишь время от времени подламывалась в колене. Тварь, искалеченная Свиным Шилом, была еще жива. Она дрожала всем телом, но рана на шее затягивалась, смыкая края. На месте вытекшего глаза вспучивался новый — мелкий, мутный. Из культяпки, украшавшей загривок, с шипением ползли черно-багровые отростки, похожие на слепых змей. Разевали влажные пасти, усаженные рядами острых зубов. Лишь самоубийца усомнился бы, что их укус — смертелен.

— Сталь начинает, — услышал Вульм. — Огонь завершает.

Свечение грота померкло в сиянии ослепительно-белого пламени. Жаба окуталась коконом маленькой преисподней. Почти сразу кокон погас. В луже расплавленного янтаря дымилась груда обугленных костей.

— Ты первым лезешь под удар, — усмехнулся Симон. — И вынуждаешь меня подводить итоги…

Маг стоял на коленях. Левой рукой он пытался удержать правую, тянувшую старца к земле. Это отнимало у Остихароса последние силы.

Вульм оскалился по-волчьи:

— Сегодня все было иначе. Верно, Симон?

— Верно, — кивнул маг.

— Надеюсь, в следующий раз я завершу дело сам.

— Я надеюсь не дожить до следующего раза.

За их спинами раздалось рычание, похожее на стон. С прытью, несвойственной измученным старикам, Симон с Вульмом обернулись. И увидели, как исказилось лицо Циклопа, налившись дурной кровью. На шее сына Черной Вдовы вздулись мышцы. Пальцы вцепились в повязку из кожи, сорвали ее со лба. Жилы, оплетающие Око Митры — если камень во лбу Циклопа был Оком Митры — пульсировали, словно в агонии.

«Третий глаз» был черней угля.

Глава шестая Янтарное яйцо и каменная рука

1.

В городе метель улеглась к полуночи.

Небо прояснилось. В искрящейся купели плавал челн месяца. Свет, исходящий от него, походил на снег: мягкое, пушистое серебро. Ветки дубов и кленов пытались ухватить хоть горсточку, промахивались и стряхивали наземь снег подлинный, дарованный вьюгой. Так бывает: погнавшись за барышом, теряешь последнее. Поземка змеилась от сугроба к сугробу. Черный кот вывернулся из-за ограды кладбища, махнул лапой, ловя невесть что — и сгинул в тенях. Кота спугнули люди. Двое тащили третьего, бранясь вполголоса.

— Долго еще?

— Рядом… считай, пришли…

— Плечо ломит! А на вид — перышко…

— Дохляки всегда тяжелые…