«Жизнь, Харрисон, — она двигает руками медленнее обычного, — жизнь может быть великолепной. Вопреки твоим мыслям или чувствам, жизнь может быть наполнена добром. Пожалуйста, не сдавайся сейчас только из-за того, что ты лишен чего-то».
Я с гневом наблюдаю за ее руками. Она понятия не имеет, каково это и на что похоже. Никто не понимает. Единственное общее между нами — это то, что она тоже не слышит. Она не знает, что значит быть пленником собственного тела. Быть в клетке из кожи и костей. Жить с неутешительными прогнозами и в страхе ждать, когда они настигнут тебя. Я — бомба замедленного действия, о которой забыл безумец, отсчитывающая в тишине время до взрыва.
«Ты не представляешь, о чем говоришь».
«Может, и нет, но я бы больше поняла тебя, если бы ты рассказал мне об этом. Ты когда-нибудь кому-то рассказывал о том, как все это отражается на тебе? Врачи не в счет».
«Да какая разница? — Подстегнутый гневом, я начинаю быстро двигать руками. Представляю, как заорал бы, умей я говорить. — Я не хочу жить с постоянным чувством тревоги или паники, я жил так слишком долго. Я просто жду, когда опущусь на самое дно. Жду, что проснусь и не смогу увидеть солнце, и буду не в состоянии ощутить холод или тепло. Я жду, когда все чувства исчезнут. Для моего положения смерть выглядит заманчиво».
Она качает головой и смотрит вниз.
«Но, Харрисон, что, если… если тебе не станет хуже? Что, если ты не потеряешь зрение, а потом обнаружишь, что тебе семьдесят лет, и что ты зря потратил свою жизнь на ожидание того, чего, возможно, скоро лишишься, а жизнь прошла мимо? Ты перестал обращать внимание на мир вокруг, потому что ожидал забвения…»
«ОНИ СКАЗАЛИ, ЧТО БОЛЕЗНЬ БУДЕТ ПРОГРЕССИРОВАТЬ».
Она поднимает руки, защищаясь, а я чувствую, что дрожу. Я не привык оправдываться перед кем-то. Я привык к тому, что люди избегают меня, позволяя мне существовать, но она, она у меня в гостиной, проповедует здесь о том, как мне нужно жить.
«Я не пытаюсь расстроить тебя, я пытаюсь помочь тебе увидеть… по-настоящему увидеть мир».
«Я вижу его, Вейда. Это все, что у меня осталось».
Она качает головой.
«Ты видишь, но в действительности не смотришь на него. Дело не просто в зрении, Харрисон. Дело в том, что зрение дает тебе почувствовать. Смотри на вещи из-за их красоты, их невероятных ландшафтов или архитектуры, а не потому, что думаешь, что никогда их не увидишь снова. Нельзя смотреть на мир и людей так, как это делаешь ты. Нужно смотреть на вещи так, чтобы действительно понять их. Почувствовать. Стать их частью».
«А в чем смысл, Вейда? Зачем беспокоиться о том, что они из себя представляют, если, в конце концов, я все равно погружусь во мрак?»