Ему стало нестерпимо больно и слёзы покатились из глаз по шерстистым щекам, падая на нечёсаные космы.
— Если так, тогда убей меня, — глухо проговорил он. — Лучше убей.
Вспышка гнева Аевела уже успела утихнуть и у него даже появилось подобие сострадания к интеллектуальному чудовищу, которое он, мудрейший из мудрых, сумел осадить и поставить на место.
— Ну, полно хандрить, Лир, — почти ласково произнёс он. — Развеселись. У тебя есть всё, о чём могут только мечтать многие люди на материке, замерзая от холода и умирая от голода, да ещё изнуряясь непосильным трудом. Чем тебе плохо? Все твои желания исполняются, за исключением глупых. Хочешь, я прикажу прислать музыкантов, чтобы они сыграли тебе что-нибудь весёлое, чтобы поднять настроение?
— Ты знаешь, я не люблю дурацкой весёлой музыки! — прорычал Лир, повернув голову и зло покосившись на хозяина.
— Ну и зря! — пожал плечами Аевел. — Мудрые не гнушаются веселья, оно улучшает здоровье и продлевает жизнь.
— Если, конечно, её не укоротит несчастный случай, — ядовито заметил Лир.
— Вот поэтому несчастных случаев надо избегать, быть благоразумным и осторожным. Я был бы весьма неблагоразумен, если бы позволил тебе покинуть клетку и жить на свободе. Ты — демон. И что бы ты не думал на этот счёт, демоны — зло. Ты симпатичен мне и вызываешь мой живой интерес, но свободным ты опасен. Впрочем, если рассуждать философски, даже обычный человек, если он излишне свободен, то опасен. А тем более, демон. А ведь ты опасен даже одними своими мыслями! Взять хотя бы твои рассуждения о истории Гобо…
Лир развернулся к Аевелу и глаза его вспыхнули огнём.
— Да, много веков назад Гобо не был такой мертвечиной, как описывают его купцы! Люди искали знаний, писали настоящие научные книги, пытались что-то изобретать — вот где было живое время в истории! И где все эти достижения прошлого, где истинная мудрость, а не наносная? Людишки с вялыми сердцами погребли всё это в толщах земли, рабами которой стали и мир как будто увяз в болоте, загробный мир Вечных Болот как будто влез в мир живых и нет никаких перемен!
— Ты осуждаешь земледельцев, которые трудом своих рук кормят этот мир?
— Я осуждаю глупцов, которые трудятся руками, в то время как механизмы машин могли бы здорово облегчить этот труд! Сколько книг пишут о утраченных технических достижениях, о уничтоженных чертежах великих инженеров, разве лгут книги?!
Аевел нахмурился. Складка досады пролегла у него между бровями.
— Я вижу, чтение книг пошло тебе только во вред, — проскрипел он. — Больше не позволю тебе читать историческую литературу.
Лир настороженно взглянул и прильнул к стальным прутьям:
— А что позволишь?
— А ничего не позволю! — фыркнул Аевел. — Хватит, дочитался до бреда! Пора тебе, друг мой, найти себе другие увлечения!
— Какие увлечения?
— Ну, например, жениться. Ты повзрослел с поразительной животной быстротой. Пять лет — и ты уже не телёнок, а бугай. Неужели не ощущаешь никакого влечения к любви?
— Я не тем был занят все эти годы!
— Ах, да, ты всё почитывал книжонки и вот плачевный результат — они убили в тебе самца. Но можно ещё всё исправить. Сегодня же велю моим слугам подыскать тебе какую-нибудь миловидную… корову! — Аевел хохотнул в кулак.
— Ты полагаешь, я займусь удовлетворением похоти с существом, похожим на ту, что меня родила?
— А что в этом такого? Мы, люди, ведь спим с женщинами, хотя женщины нас рожают.
Лир ничего не ответил, только впился бешено-злыми глазами в Аевела и тому стало неуютно от этого.
Лир лёг на кровать, скрутившись калачиком, и уткнул морду куда-то в собственную грудь. Теперь было бесполезно с ним говорить о чём-либо. Лучше было бы оставить его в покое.
Лир пролежал в позе эмбриона где-то полчаса. Мысли его неслись вскачь, они были полны ярости и напоминали бурю. Книги на самом деле сделали над ним своё дело, то, чего не желал бы его хозяин: они показали ему широту мира и раскрепостили его мысли и теперь он желал вырваться из клетки, как никогда.
К тому же, его поразило собственное уродство, отражённое в зеркале. Он предполагал, что безобразен, но не до такой степени. Вот поэтому хозяин и предложил ему корову, потому что ни одна человеческая женщина не захочет быть с ним. Хозяин даже не предполагал, до какой степени оскорбил его. Ему хотелось кричать от душевной боли, но он держал крик в себе нечеловеческим усилием воли.
Внезапно ему показалось, что нежный тихий голос зовёт его. Он приподнял рогатую голову от подушки.
За решёткой клетки стояла Марионила. Это была невысокая хрупкая девушка, с хорошеньким личиком, к которому совершенно не приставал загар, одетая в скромное светлое платьице. Волнистые светлые волосы её были разделены на пробор и собраны в жгут на затылке. Большие серо-зелёные глаза смотрели сосредоточенно.
— Ты расстроился, что хозяин запретил тебе читать книги? — ласково проговорила она. — Не огорчайся, я уверена, что он передумает. Я постараюсь уговорить его, чтобы он снова разрешил тебе читать. Я уговорю его. А если не уговорю, то буду тебе носить книги втихоря, — она улыбнулась.