Чудовище

- Спасибо, котенок, но лучше я зарегистрирую на заработанные деньги частную сыскную фирму. Мне, знаешь, понравилось делать свою работу без всякого начальства. Повидал я на своем веку тупых командиров. Вы мне тут просто глаза открыли. Отправлюсь ка я отдохнуть, а там, через месячишко или два, займусь регистрацией. Мы, надеюсь, останемся друзьями. Я вам позвоню, как смогу. Ты, котенок, ещё мне клиентов будешь посылать. Правильно, детка?

Она кивнула и медленно отошла к окну. Шторы цвета слоновой кости тяжелыми складками лежали у её ног. Она прижалась к стеклу и посмотрела в окно, туда, где блестящей амальгамой поблескивали острия мелких волн водохранилища. Стояла неподвижно, резко контрастируя платьем со шторами. Руки безжизненно повисли. Постояв так с минуту, глубоко вздохнула и заговорила, стоя ко мне спиной.

- Не знаю... Мне очень жаль! Может ты и прав. Может то, что ты уходишь, это первая моя плата за победу и за те деньги, что я получу. Я буду рада, если ты позвонишь. Тебе нужна машина. Я распоряжусь, чтобы ты взял любую. Может, все-таки, возьмешь ещё денег? Мне, действительно, для тебя ничего не жаль.

- Я верю, - кивнул я. - Если не возражаешь, я приму от тебя подарок. Нет, нет, не деньги, - поспешил сказать я, увидев, как она с готовностью встрепенулась. - Не деньги и не машину. Я хочу взять тот двухместный вертолет, котрый внизу стоит на площадке. Красно-синий.

- Конечно бери! - махнула она рукой, и Петр Алексеевич самодовольно ухмыльнулся.

Все-таки им удалось почувствовать себя крезами. Или мне так показалось?

Напоследок я хотел было посоветовать ей зайти к Николаю. Вот уж кто мог бы стать опорой, атлантом, не меньше. Но передумал. Ирина не нуждается в советах. Еще чего!

ЭПИЛОГ

Я быстро вышел из её апартаментов и поднялся к себе. Взял свою сумку, из сейфа выгреб паспорт, водительские права и разрешение на ношение оружия. Кажется всё. Спустился в холл, не встретив никого знакомого. Прошел мимо охранников, так и не посмотрев, кто дежурит.

Утро в самом разгаре. В восторге от того, что ночная буря наконец кончилась, птицы как сумасшедшие прыгали по кустам и деревьям и распевали песни, умытые подсохшие листочки были зеленее весенних. Я быстро обошел дом и направился к вертолетам. Возле моего дежурил какой-то парень, вознамерившийся было заступить мне дорогу.

- Сюда нельзя!

- Можно, мальчик, можно, - весело сказал я, и он поверил, что мне можно, потому как вертолеты не воруют так открыто и с таким наглым видом, какой имел я.

Только я собрался садится в кабину, как вдруг мимо, непонятно по каким соображениям именно этой дорогой, пошли крепостные. Все молча глазели на меня и, проходя, поворачивали голову совершенно одинаково. А иные, в том числе и битые мною в "Посиделочной избе" при первом знакомстве, так кивали как доброму приятелю. В общем, это меня несколько задержало; я стоял и глазел на них, как и они на меня: впереди шли мужчины, а за ними крепостные бабы, а уж совсем последними - несколько штук детишек, успевших появиться на свет за время рабства. Наверное, этот исход совершился по причине пожара, случившегося ночью. Еще Иван Курагин, помниться, орал в телефон, чтобы все бросали и спешили в дом. Ночью они, конечно, не очень-то поспешили, а сейчас, вот, пришли. Наконец шествие закончилось, последний сопливый крепостной скрылся в задних дверях, открытых, наверное, по сему случаю, и меня, словно отпустило.

Я кинул сумку в кабину, взобрался сам, пристегнулся, как давеча рано утром, включил двигатель, раскрутил винт пропеллера, и скоро дом - барский, огромный, величественный, - стал усыхать и уменьшаться прямо на глазах.