Чудовище для красавца

Дикий крик, казалось, смёл с ближайших полок пыль. Стеклянная посуда в шкафчиках полопалась, а та, что в отдалении – жалобно затряслась, маска графини треснула, а Чикут и Парис упали, зажимая уши.

Больше никто не мог помешать Леонару подойти к Онёр. Юный лорд, хоть и сильно удивился магическому крику, должен был закончить дело с предавшей его любовь женщиной.

Онёр отступала к химическим столам и гадала – поднимется ли у любовника на неё рука. Взгляд мужчины говорил: да. С каждым мужским шагом служанка делала шажок назад, не сводя глаз с зажатого в руках Леонара острого кинжала. Упёршись спиною в деревянную основу, подумала «Неужто нет спасенья, и месть наша не произойдет?», как нащупала рукой флакон. И бросила. Флакон был не закрыт, и из широкого горлышка на глаза Леонару выплеснулось прозрачное проклятье.

Крик боли оглушил всех в подвале. Мужчина бросил нож и принялся тереть глаза, но яд уже проник глубоко под кожу и выжигал смертоносные узоры. То была кислота.

Графиня оглянулась и увидела, как лорд упал. Как его тело затряслось и замерло. Враги перестали иметь значение, и она бросилась к нему. Молясь, чтобы не было слишком поздно.

Не добежала. Метательный нож вонзился под лопатку.

Свет померк.

Похитители не ожидали и были неприятно удивлены отпором жертв и такой внезапной развязкой подобного бедлама. Онёр продолжала стоять у алхимических столов, улыбалась скорее растерянно, чем победоносно, и едва не падала от навалившейся усталости. Дафне перевязывал раненую руку, Парис сплёвывал густую кровь, Чикут чесал ушибы.

Братья поторопили её с приходом в себя вопросом, требуя быть сильной и принять решение:

— Что будем делать дальше, сестра?

Онёр окинула взглядом почти уже мертвых: один с изуродованным лицом, вторая с кинжалом в спине. Месть почти свершилась, остался последний шаг.

— Заметать следы, братки. И у меня идея есть, как затеряться. Чикут, найми второй корабль. Поплоше. Их, — кивок на тела на земляном полу, — коли живы, не убивайте... Пока. А я займусь письмом проклятому семейству. Пусть знают, кому обязаны слезами.

Портовый город встал на уши. И хоть Хатиор Браса понимал, что проиграл, но не мог не попытать удачу и не обыскать все близстоящие халупы.

Найденный сарай осматривали тщательно. Хотя отыскать хоть что-то в обгорелых деревяшках трудно: когда прибыли сыскари, тот ещё полыхал. Пришлось потратить время на тушение огня, затем исследовать, что осталось, и довольствоваться следами запёкшейся крови на земле подвала.

— Здесь пленников пытали. Или, может, пленники пытались совершить побег, — говорил Хатиор Браса не столько для сыскарей, сколько для себя. — Крови не много. Возможно, Химемия Сеа Хичтон и Леонар Сей Фаилхаит ещё живы. Что со следами злоумышленников?

— Господин, мы нашли следы в отдалении, — отчитывался один из подчиненных, — там полозья ещё видны. Они покинули это место совсем недавно, часа не прошло.

Хатиор поднялся с колен, поспешил к коням. Он не терял надежды вернуть обоих благородных домой живыми. Но путь оборвался у морского берега. И можно было бы предположить: пора брать крюки и искать трупы на дне морском, как нашелся рыбак-свидетель.

— Там был корабль, господин, — рассказывал старик, в приливе чувств жестикулируя удочкой: — Знаете, быстроходный, узенький такой – бригантина. Всего каких-то полчаса назад. Флага не заметил. Да темно же было, а флаг мог быть чёрным. Я уж думал: «Пираты!», вот и побросал снасти да спрятался за скалы. Тут – гляжу, от берега в лодках люди плывут. Сколько? Четыре человека, если не больше. С берега плохо видать, темно же, господин. Но я видел: как забрались те с лодок на корабль, так судно пошло быстрее ветра. Неужто, и вправду были пираты, господин?

— Пираты, — отмахнулся от свидетеля Хатиор и запустил в небо голубка. Он ещё успевал нанять корабль, но не предотвратить того, что происходило за горизонтом в море…

Когда кричит чайка, её звонкий голос оповещает корабли о приближении берега – хороший знак. Но, бывает, чаек собирается не одна и не две, а больше десяти, и они вороньей стаей кружат у всплывшей брюхом кормушки. Их крик сливается в протяжный вой. Птицы голосят, как будто плачут. Слёзы им заменяют морские брызги. А волны шепчутся, дополняя картину панихиды нестройным хором. Труп дельфина исчез за огнями из бело-черных перьев не утерпевших плакальщиков, и их накрыло одеялом солёных вод, бегущих от быстроходной бригантины.

Химемию разбудили птичий плач и боль, стреляющая в спину. Воспоминания лавиной налетели и потопили в осознании случившейся беды. Её любимый мог быть мёртв, а она, вероятно, сильно ранена.

Осторожно приоткрыв глаза, юная графиня различила людские ноги: две женские и три пары мужских – похитители. Бок холодили доски лодки. В ушах продолжали плакать чайки. Ей было жутко до обморока, но то, что заставило её реально похолодеть – тело Леонара. Он лежал к ней спиной и не понятно, дышал ли. Весь в грязи, крови и в подранных одеждах, недвижимый, с потемневшими от влаги волосами.

«Леонар?»