Чудовище Франкенштейна

Прошло десять месяцев, с тех пор как ты позволила ему уйти. Я прощаю тебя. Я так сказал, разве нет? А ты ответила, что прощаешь меня. Но что значат слова? Порой я боюсь, что нарочно поставил эту тварь между нами. Какой была бы обычная жизнь после такой погони? Смертельно скучной и тоскливой — ужаснее в тысячу раз. Ты ненавидишь меня? Я повторяю снова и снова, что не испытываю ненависти к себе. Я лишь собираю причины для ненависти к нему.

Запись на клочке бумаги:

Никогда не забывать свою истинную цель: я — стрелка компаса, которая кружится в недоумении, но не потому, что я достиг Северного полюса, а потому, что так и не смог этого сделать.

Наконец письмо, заставившее меня вздрогнуть:

Она мертва, Маргарет! Его шлюха мертва! Теперь ярость вынудит его допустить промах. Дело не в чувстве любви, а в том, что его лишили удовольствия. Отныне я должен смотреть на всех женщин с новым подозрением. Берегись! Даже ты можешь стать жертвой его грубой похоти.

11 ноября

Я несколько дней не выходил из пещеры. Меня снова терзают печаль и гнев.

По ночам я слышу лай и знаю, что Лили бегает вместе с собаками. Она обошлась со мной грубо, она племянница Уолтона, и его бессердечные письма побуждают меня к действию. Но я по-прежнему меряю шагами свою жуткую красную пещеру.

Почему же я мешкаю? Я должен отомстить или уйти немедля.

Но я не делаю ни того ни другого.

13 ноября

Вечером, простояв несколько часов в нерешительности на вершине утеса, я зашагал к дому.

Было уже за полночь. Порыскав вокруг, я заметил Лили, которая мчалась на псарню со спущенными с привязи собаками. Животные и она сама тяжело дышали. Уинтерборн был прав. Она носится до изнеможения.

Я ждал, пока Лили загонит собак и вернется. Она сразу же заметила меня, словно ждала. Лили была прекрасна, как одна из трех каменных граций в саду: волосы распущены, радость неподдельна. И, словно одна из граций, она собиралась преподнести мне подарок.

— Виктор! — Лили потрогала мою руку, грудь, мягко коснулась ладони, повертела ее и уставилась на меня в удивлении. — Прошло столько времени, что я уж начала думать, будто вы мне приснились.

— Хватило недели, чтобы я уже обратился в сон?

— Всего неделя? Я болела и не поняла, как мало времени прошло.

Я взял у нее фонарь и поднял его. Лили не выглядела больной: от бега она даже раскраснелась. Но лицо было грустным и смиренным.

— Вы уже поправились? — спросил я.

— Нет.

— А что случилось?

Плотнее запахнув плащ, она испуганно зашептала:

— Как вам это описать? Червь гложет меня изнутри.

— Что вы имеете в виду?

— Паразит. Он лакомится мной.

— Я видел, как эти твари выпивали соки даже из сильнейших мужчин. — Я очень встревожился. — Вы послали за врачом?

— Чтобы меня осмотрел мужчина, который будет потом этим хвастаться? Нет уж, я пошла к старенькой Бидди Джозефс. Она надавала мне всяких пилюль, но… — Лили покачала головой. — Сегодня отец все-таки заметил, что мне нездоровится, и сам вызвал врача. Доктор был весьма деликатен и назвал это простым недомоганием, а потом уединился с родителями. Я боюсь того, что мне скажут завтра. — Взгляд ее затуманился. — Уже слишком поздно. Дни мои сочтены, и я больше не властна над своей жизнью.

Я приехал в Англию, чтобы убить эту женщину. Болезнь может взять мою работу на себя. Если это случится, Грегори Уинтерборн умрет от горя.

А я? Что почувствую я, потеряв ее?

— Вы так огорчили меня, что нет слов.

— Неужели я обладаю подобной властью над вами? — Настроение у нее поднялось, и она рассмеялась. — Нужно придумать какое-нибудь испытание и проверить, правду ли вы говорите. На колени, простолюдин!

Я опустился на землю. Она провела рукой по шрамам на моем лице — сначала легко, потом с растущим нажимом. Я смирился с обследованием, вспомнив, как она попыталась прикоснуться ко мне в ночь нашего знакомства, еще до того как мы заговорили. Я позволил ей сделать это из-за ее красоты и болезни, а также из-за внезапных похотливых мыслей, не посещавших меня со времен Мирабеллы.

С явным удовольствием Лили прильнула ко мне. Я взял ее за руки: тело под накидкой было нежным и податливым.