Чудовище Франкенштейна

Ориентируясь по рельсам, я толкнул вагонетку во тьму. Трупы были тяжелые, и хотя один оставшийся в живых облегчал ношу, я надрывался. Загрязненный воздух, погасивший лампу, обжигал легкие и высасывал силы. Когда он стал чище и я втолкнул тележку в первую комнату, ноги были ватные и не слушались меня. В изнеможении я рухнул на вагонетку.

До меня донеслись далекие голоса. Я понял, что был не один. Взяв на руки ребенка, я на ощупь прошел остаток ветки и через последний сводчатый проход попал в главный туннель. На последнем издыхании я выкрикнул:

— Сюда… тут мальчик… живой…

Я оперся о стену. Заплясали световые круги, и ко мне поспешили двое. Один хотел забрать мальчика, но я не отдал.

— Я могу идти, — сказал я. — Но прямо за дверью вагонетка с телами. Толкал, пока хватало сил.

Они поставили одну лампу у моих ног и выкатили тачку вдвоем, поражаясь, что я проделал столь долгий путь в одиночку, да еще при таком скверном воздухе и с кровоточащей раной. В тележку они не заглядывали, лишь посмотрели на мальчика.

— Это Томми Саттон, — сказал один и всмотрелся мне в лицо. — Да вы же Дьявол Дарби!

— Так меня прозвали?

— Да, и еще по-всякому. Наверху узнаете. — Он показал на мое плечо: в одном месте повязка отстала, обнажив безобразную рану. — Там врач пришел. Когда поднимете мальчика, вас перевяжут.

Они покатили вагонетку обратно к лифту, а я нес мальчика под мышкой, уложив его голову себе на плечо. Мальчик дышал все ровнее. Наконец он незаметно обнял меня за шею, словно спал дома и подтягивал подушку. Изредка мы встречали других спасателей, и каждый спрашивал, что это за мальчик.

Когда мы прибыли, лифта не было на месте, но в шахте эхом отдавался его грохот. На деревянных опорах висели безопасные лампы, освещая комнату, где сходились главные туннели. Один из мужчин поднес мне целый ковш воды из бочки.

— Нам незачем ждать вместе с вами, — сказал горняк. — Просто позвоните в колокольчик, когда войдете в клеть и будете готовы.

Он отправился вслед за другим шахтером обратно в туннель.

Едва клеть остановилась, два человека вытолкали из нее пустую вагонетку. Посмотрев на мою, с грудой трупов, они кивнули и молча затолкали ее в клеть. Я втиснулся сзади, держа мальчика на руках, и позвонил.

Трудно сказать, сколько времени прошло с тех пор, как я спустился вместе с Дарби. Лифт поднимался с головокружительной скоростью — видимо, подъемник уже починили. Я крепко обнимал мальчугана и жаждал увидеть свет.

Когда я выбрался наверх, десятки женщин громко запричитали и протянули руки к ребенку, но утешилась лишь одна.

С испуганным лицом она выхватила сына, словно я хотел причинить ему вред, и тотчас пролепетала:

— Никогда не думала, что придется благодарить дьявола. Спасибо.

И поспешила прочь. Кто-то повел меня в том же направлении к врачу.

Толпа передо мной расступилась. С обеих сторон и за моей спиной зашушукались: «Дьявол Дарби», потом вполголоса забормотали. У меня не было сил злиться. Я пошел за проводником к врачу. В помощи нуждался лишь поднятый мною мальчик: других уцелевших пока так и не нашли. Я позволил доктору сменить повязку, не ответил на его удивленные вопросы о моем «состоянии» и помчался с пустой вагонеткой обратно к шахте.

Я проработал много часов, то в одиночку, то с людьми: откапывал мертвых и пытался оживить бездыханных. Я носил окровавленных, пока их кровью не пропитались мои раны, и таскал обожженных, пока не покрылся золой, словно в знак покаяния. Страшнее всего сидеть рядом с шахтером, плачущим над только что найденным телом сына или дочери.

Когда я в очередной раз спускался в шахту, проходивший мимо Дарби остановился и похлопал меня по спине. Я не узнал его чумазого лица, пока он не сказал:

— Вы работаете за троих, Виктор Оленберг, но здравого смысла вам явно не хватает. Слышал, вы выкапываете тела там, где еще сыпется уголь.

Ничего не ответив, я затолкнул вагонетку в лифт, встал рядом и позвонил.

— Горе делает человека беспечным, — прибавил он. — Как бы мне не пожалеть, что попросил вас спуститься. Не забывайте, что вы отец.

Он просунул между прутьями руку. Я пожал ее. Лифт дернулся и стал подниматься. Словно по волшебству, Дарби исчез в туннеле.

Наверху, после столь мрачной работы, меня поразило сияние солнца. Я сильно сощурился от ярких лучей, но в сердцах всех присутствующих царила ночь. Я насчитал семьдесят восемь тел, поднятых на поверхность. Хотел заодно сменить повязку, но очередь к доктору была слишком длинной и целиком состояла из раненых спасателей. Не желая задерживаться, пока внизу еще имелась работа, я вернулся в шахту. Когда поднялась клеть, вагонетку вытолкнул Дарби. Сбоку, вдоль линии волос, на лице у него краснела длинная распухшая рана. Я чуть ли не на руках отнес его к врачу. Когда вернулся, пустая тачка уже спустилась. Я поехал вниз один.