Чудовище и чудовища

Проклятье, эта девушка точно знала, что делает. Её прикосновения были смелыми, но в то же время нежными, словно идеально отточенными годами практики. Впрочем, это было недалеко от истины, и смущала тут только её совсем ещё расцветающая молодость и видимая хрупкая наивность. От её проникновенного взгляда у Такуты едва ли не потемнело в глазах. В юные годы он пытался встречаться с девушками, но когда дело доходило до прикосновений – так и не решался приблизиться к ним. Его способность слишком пугала его, он так приучил себя бояться её, что делал всё, лишь бы не пережить это снова, не напугать других и не подвергнуть опасности себя. Даже перчатки на руках не давали достаточной уверенности, чтобы почувствовать себя полноценным человеком. Сейчас же у него на коленях сидела молодая и абсолютно развязная девушка, не стирающая с лица самоуверенной и одновременно ужасно милой улыбки. И, возможно, Такута даже мог бы назвать её привлекательной, лежи она на его столе. Не то чтобы его больше интересовали мёртвые, чем живые. Всё же он не был настолько странным и пугающим типом. Просто через его руки проходило столько тел, что он давно привык воспринимать их как материал. Но, подобно ювелиру, который даже спустя годы лишь сильнее учится оценивать красоту камней, Такута тоже с каждым годом учился видеть в своих «пациентах» особое очарование. Находить прекрасными черты тех, кто, увидь его кто-то на улице, показался бы совсем невзрачным. Видеть на обожжённом теле всё ещё изысканную форму ключиц, восхищаться тонкими губами и орлиным носом, украшающими благородное бледное лицо. Смотреть на мужчин и женщин одинаковыми глазами – глазами, видящими незамутнённую красоту человека в том, каким его создала природа. Со шрамами, ямочками, неровностями, несовершенствами. И, лежи у него на столе юная девушка, как лежала когда-то Мо, он, может, восхищался бы её округлыми бёдрами или ямочками на пояснице, с трепетным уважением рассматривал бы костяшки её пальцев или родинку на плече. Но сейчас, когда такое молодое создание смотрело на него полным похоти взглядом, ему казалось это чем-то неправильным. Будто бы в священный храм тела, который он привык охранять многие годы, бесцеремонно ворвались вооружённые воины. Он просто не мог воспринять эту прекрасную девушку как объект вожделения, даже если бы постарался. Потому что с самого начала не видел её такой и не хотел видеть. Такута сбивчиво дышал и не мог понять, что должен делать – он ощущал, как разум всё сильнее застилает дымка, лишая его возможности соображать, но в то же время он всё ещё помнил себя – Такуту, который спустился в этот подвал для того, чтобы следовать своему острому и находчивому уму, чтобы открыть что-то совершенно новое для науки и для самого себя. И более того, он вдруг почувствовал какую-то обиду. Конечно, он на протяжении всей своей жизни время от времени думал, как сильно ему хочется прикоснуться к живой женщине, ощутить её тепло, испытать те чувства, о которых он мог узнать лишь из книг или рассказов чрезмерно болтливых случайных знакомых за кружкой особенно крепкого эля. Но сейчас он понимал, что он ни за что не хотел бы, чтобы это произошло вот так.

Внезапно, Кани отстранилась от него и сверкнула мраморно-белым оскалом молодой хищницы.

– Ладно, сама справлюсь, – она немного неловко поднялась, спустившись с колен Такуты и, подняла ладонь вверх, многозначительно взмахнув двумя пальцами, а затем спешно исчезла вверху лестницы.

Такута всё ещё сидел на стуле с ошарашенным взглядом и пытался прийти в себя. Он был безмерно счастлив, что смог отделаться, не обидев девушку своим отказом (хотя, наверное, у него было такое лицо, что кто угодно предпочёл бы услышать тысячу отказов, лишь бы не созерцать эту кривую мину). В то же время тейна матэ поверить не мог, что всё может быть так просто, и сейчас она вернётся, а в его распоряжении будут почти все нужные материалы. Останется только подождать несколько дней (если Кани, конечно, не возненавидит его после произошедшего), и у него на самом деле появится шанс сделать невероятное. Даже если Рэйра разорвёт его на части (что, конечно, не было предпочтительным исходом), его огромная алхимическая работа над разложением секрета стала бы монументальным достижением. Хотя внутри него и разрасталась тревога, что образцов с одной женщины может оказаться недостаточно, особенно если он хоть где-нибудь ошибётся и испортит пробу. А учитывая то, что подобных опытов в его практике ещё не было, это было очень вероятно.

Кани наконец вернулась и, как ни в чём не бывало, протянула Такуте сосуд с прозрачной клейкой субстанцией, небрежно размазанной по донышку. Тем не менее, её было даже больше, чем Такута ожидал получить.

– Всё, что смогла, – лучезарно улыбнулась Кани, и Такута нервно оскалился в ответ.

Провожая девушку, Такута вышел с ней на улицу и, найдя в себе силы заговорить, начал:

– Спасибо тебе, Кани. Ты даже не представляешь, как ты помогла.

– Да что вы, я всегда рада помочь хорошему делу!