Чудовищная правда

Мы дружим с детства с тех пор, как наши родители погибли на войне. О нас многие заботились, но это было не то, и мы держались вместе, как два осиротевших мальчика. Когда я решил уйти из племени и прийти сюда, он без протеста последовал за мной, сказав, что пойдет за мной, куда бы я ни пошел. Для него не имело значения, где он поселится, лишь бы быть со мной.

С его братом.

С его семьей.

Меня гложет чувство вины за то, что солгал ему, но знаю, что друг думает о людях. Он ненавидит их со свирепостью, которая пугает меня, особенно зная, как близка Талия. Когда-то мне было все равно, я понимал его гнев на людей, хотя сам ничего к ним не чувствовал. Он позволил своей злости на потерю семьи и друзей разжечь свою ненависть, в то время как я благодаря ей изменился. Логически осмыслив ситуацию, я понял, что слепая ненависть — это неразумно. Меня всегда мучал вопрос, почему.

Почему они нас создали.

Почему они нас ненавидят.

Почему они хотят нас убить.

Но не он, друг просто хотел убить всех людей. На мгновение я замешкался. Должен сказать ему. Он мог бы помочь мне с этой проблемой, но мысль о том, что они с Талией могут оказаться в одной комнате, вызывает во мне ужас. Мой брат убьет человечка, о котором я не перестаю думать, женщину, что оживила мое сердце.

Я опустил плечи и сосредоточился на его ищущем взгляде.

— Ничего страшного. Видимо просто устал, всю ночь работал над новой формулой, и ничего не получилось.

— Может, тогда пойдем в аквапарк?

Я колеблюсь. Обычно соглашаюсь. Особенно после того как засиживаюсь в своей лаборатории, я всегда ходил в аквапарк, чтобы отвлечься от проблем и послушать болтовню своих людей. Знакомая атмосфера и жгучий эль обычно позволяли мне взглянуть на проблему по-новому, но не сегодня. Меня тошнит при мысли находиться вдали от Талии и оставить ее без защиты.

— Не сегодня, брат, — хлопаю его по плечу. — Мне нужно со всем разобраться, а потом уже расслабляться, но ты повеселись и найди себе подругу на эту ночь.

— Ты же знаешь, я найду. — Он хихикает. — Но ты уверен? Ты выглядишь напряженным. Может, проведем спарринг?

— Хватит со мной нянчиться, — фыркнул я. — Пойди и найди самку, с которой можно одичать.

Смеясь, друг кивает и, бросив последний взгляд, спешит прочь, и моя улыбка угасает. Я чувствую себя виноватым за то, что солгал. Неужели он возненавидит ее? И не поможет мне, если я попрошу? Я хмурюсь, искренне гадая, пересилит ли его преданность мне слепую ненависть, и в кои-то веки я не зная ответа.

Ненавижу, что сомневаюсь в своем брате после всего, через что мы прошли, но я ни о чем не жалею.

Я не буду рисковать благополучием Талии.

Даже ради своей семьи.

Сделав последний обход и проверив всех, я, наконец, беру еду и воду и возвращаюсь наверх, приказав своим людям не беспокоить меня. Они не задают ни одного вопроса, привыкшие к тому, что я запираюсь на несколько дней. Обычно это означает, что я близок к решению проблемы.

Но не в этот раз. На этот раз проблема во мне.

Я знаю свой долг: либо убить человека, либо отправить на допрос. Но за стеной никогда не было ни одной человеческой женщины, только солдаты. Это, конечно, меняет дело? Кроме того, я не мог так поступить с Талией, не сейчас. Не после того, как она заботилась обо мне. Я не мог так предать ее. Даже ради своего долга или своего народа.

Не знаю, что мне делать, но подумаю о проблеме завтра.

Меня охватывает волнение, предвкушение, когда приближаюсь к Таллии, и, открыв дверь первым делом ищу ее, а увидев ‒ мое сердце тает. Непонятное, теплое чувство разливается по моему телу, когда смотрю на нее. Талия свернулась калачиком в моем гнезде, в кулаке сжимает мех, волосы разметались вокруг нее. Ее пухлые губы приоткрыты, а глаза закрыты.

Она прекрасна.

Желание пронзает меня, с такой силой, какого я никогда не испытывал до нее. К человеку. Может быть, со мной что-то не так, как думает мой брат, но я могу заботиться о ней, когда она в моем гнезде.

Я хочу ее, жажду. Иначе зачем мне подвергать риску себя и свой народ?

Но вопрос в том, кто она для меня? Почему мне больно, когда нахожусь вдали от нее? Почему счастье наполняет меня при виде Талии в моем жилище, отдохнувшей и чистой? Почему ее запах обволакивает меня и согревает, как ничто другое?

Я приседаю перед ней, мягко убирая когтем волосы с лица Талии, и хмурюсь от того, что острое оружие упирается в ее идеальную, тонкую как бумага кожу. Она такая маленькая и хрупкая по сравнению со мной. Как это может сработать, и, что еще важнее, почему мысль о том, что она вернется к своему народу, вызывает агонию в душе?

Я оставляю рядом с ней еду и воду и с неохотой возвращаюсь в свою лабораторию, намереваясь поработать. Мне нужно отвлечься от бурных эмоций, которые я не знаю, как сдержать или понять.

И все из-за одного человека.

Если бы только мой народ знал.

ГЛАВА 12

ТАЛИЯ