Чуйский тракт

Геннадий стоял, не понимая, жив ли он, или давно уже умер. Находясь будто в сомнамбулическом сне, в состоянии величайшего трепета от видения лишь крохотной части адских истязаний и лежащей перед ним неописуемой красоты бренного мира.

- Я не хочу туда!.. – он просительно глядел на Хозяина, показывая руками вниз, в преисподнюю, и с ясностью осознавая всю силу и власть Огнеяра.

Тот положил ему на плечо тяжелую ладонь.

- Что ты, отрок! Ты нужен мне здесь! Там, без тебя управятся.

Гена немного приободрился.

- Будешь моим Помощником в земных делах. Соглашайся. Время еще есть… Выбирать тебе.

Он вдруг начал шириться, расти, расплываться красным туманом… Студеным ветром опалило лицо и все исчезло.

Геннадий стоял в пустой полутемной крестьянской избе. Стол был чисто убран, лучины погашены. Лишь малая часть свечей догорала, прыгая во тьме язычками увядающего пламени. В дальнем углу яркой розово-белой каймой тлела заслонка печи. Никого не было.

Раздались легкие, еле различимые шаги. Он обернулся…

Перед ним стояла Власта. В тонкой рубахе, с распущенными отливающими искрящимся черным светом волосами. От наполненного жарким томлением взгляда исходили осязаемые гипнотические волны, способные пробудить самые потаенные желания. От синих глаз шло глубокое фиолетовое сияние. Наполненные сокрушающей страстью губы манили близкой доступностью, обещая неведомые воплощения. Прикоснулась к его щекам, и он растаял будто воск, полностью подчиняясь воле этой бесподобной женщины.

- Пришел, сокол мой! Теперь мы навсегда будем вместе, – она опустила руки ему на плечи.

- Будешь моим?

- Буду! – он стоял, готовый исполнить ее малейшее изволение. Чуть надавила, он рухнул вниз…

Крепко обнимая и исступленно лобзая ее колени, совершенно не помнил себя. Власта стояла, вцепившись рукой в остатки Гениных волос, то приближая, то отстраняя его.

- Помни, сокол… С рассвета до заката я буду выполнять любые твои прихоти и желания, во всем подчиняться тебе. Но после захода солнца ты будешь моим, – свободной рукой она сняла висевшую на стене плеть.

- Ты будешь служить мне, – она легко ударила его по спине.

- Буду! Да!..  Да… - он с наслаждением принимал удары.

- Будешь моим подданным, – плеть опускалась чаще, сильней. – Моей забавой! Моей тенью! Моим капризом!.. – стегала хлестко, задыхаясь от нахлынувшего возбуждения. – Моим слугой!.. Невольником!.. Рабом!.. Моим!.. Моим!.. Моим!.. - она уже не владела собой, раскрасневшись и закрыв глаза била, била, била… Он неистово извивался внизу, покрывая горячими поцелуями стройные ноги, без удержу издавая глухие рычащие стоны и не чувствуя боли, в запале невиданного вожделения.

Власта уже не могла остановиться, сладострастно шепча жаркие неведомые слова и страстно выгибаясь сильным телом. Высокая грудь бурно вздымалась, не в силах справиться с взбесившимся дыханием, рвущимся горячей неуправляемой волной. Плеть все быстрее, быстрее резала сгустившийся полумрак. Воздуха не хватало, бессвязные чувственные шептания становились отчетливее, громче, все чаще, чаще и чаще… Наконец мертвую тишину ночи разорвал дикий раздирающий женский крик. Она отбросила ненужную плеть, рванула на себе рубашку, и упругое обнаженное тело медленно опустилось на пол…

                                    Часть 5

 

Геннадий осторожно приоткрыл глаза. Сквозь заколоченные ставни пробивался слабый дневной свет. Он лежал без одежды на широкой лавке, накрытый пахнущей пылью медвежьей шкурой. Возле горячей печи копошилась старая горбатая бабка. Ловко орудуя рогатым ухватом, вытащила дымящийся чугунок и понесла на стол. Гена огляделся. Больше в доме никого не было.

- Вставай, голубь! Проспал уже все на свете, – она с усмешкой смотрела синими глазами. – К столу садись…

В голове проносились смутные воспоминания, все тело ломило, спина горела. Он встал, оделся, подобрав разбросанную одежду и сел завтракать. Пока хлебал густые наваристые щи, старуха, не сводя с него внимательного взгляда, подкладывала куски вкусного ржаного хлеба. Заскорузлыми пальцами разрывала вареную курицу и выкладывала на чистое блюдо. Налила из старинного самовара крепкого душистого чаю. Гена чувствовал с каждой минутой прилив жизненных сил и хорошего настроения. Расправившись с завтраком, поднялся из-за стола, сердечно поблагодарив добрую старушку.

- А теперь иди, касатик. Пора тебе. Не забывай бабушку, – улыбнулась зловеще.

- Пойду я, – на него вдруг стали наплывать воспоминания.

- Ступай, голубь. Ступай, – и захлопнула за ним дверь.

Сырое холодное утро встретило моросящим ветром. Брошенный скит смотрел на него во всей своей неприглядности. Сгоревшие дома осыпались золой, в воздухе стоял затхлый запах старой гари. По всему пепелищу носились небольшие клубы пепла. Пронзительно-жалобно скрипели хлопающие на ветру ставни и истлевшие двери. Небо напоминало сплошной серый пергамент. Близкий лес окружал мокрой темной стеной. Деревья недовольно шумели, качаясь в вышине, слегка поскрипывая и осыпая влагу с раскидистых хвойных лап.