— Один раз зашел я к нему в ярангу, смотрю — он что-то рисует. Рядом с ним стопка уже готовых больших листов. Из обоев нарезал. Целый рулон купил в фактории. Те, которые нарисованы, рисунком вниз положены. Чтобы раньше времени никто не смотрел. И, знаешь, лежит он в яранге на животе, полуголый, ноги — в разные стороны, как у моржа ласты, и выводит карандашом. «Что ты рисуешь, Ульвургын?» — спрашиваю его. «Агитацию, — говорит. — Камчамол, говорит, должен эту агитацию рисовать, а приходится мне!» Я взглянул на его плакат и вижу: нарисована голая женщина — по-настоящему. Рядом подрисованы три пары трусов. Контуром обведены. Я сначала не понял, что это такое. Тогда Ульвургын перевернулся на бок и, тыча карандашом в рисунки, говорит: «Вот, Таграй, каждая женщина должна иметь три пары трусов. Одну пару носит, другую — в запасе, третью — в стирке. Потому что нет такого закона советского, чтобы носить все время одну, пока ткань сама не сгниет на женщине». Держу в руках «плакат» этот и спрашиваю его: «А куда, Ульвургын, ты готовишь эти бумаги?» — «В каждой яранге повешу, чтобы все время смотрели», — говорит он. «Нехорошо, Ульвургын, смеяться будут. Видишь, как нарисовал ты женщину. Таких и в кино не показывают. Лучше на собрании об этом поговорить». — «Хорошо, говорит, будет. Ты не понимаешь ничего».
— Ну и что же? — заинтересовался я.
— Так и развесил по ярангам все эти «плакаты». Сначала смеялись, а потом привыкли — перестали. И для смеха стали шить по три пары. Вообще же человек он очень хороший. Без компаса в туман водит «Октябрину». Читать не умеет, а в карте разбирается хорошо. Очень доволен, что капитаном стал. «Капитан, говорит, главнее председателя».
Открылся люк, и показались ноги самого капитана Ульвургына. Неторопливо он спустился в машинное отделение, вразвалку подошел к нам и присел рядом со мной.
— Давай папироску, — улыбаясь, сказал он мне. Он помолчал и добавил: — И что такое? Никогда у нас до прихода первого парохода не хватает папирос!
— Плохо, Ульвургын, должно быть, фактория работает.
— Да. Надо собрание устроить. — Подумав, он продолжает: — У меня вот здесь, на боку, шишка была с кулак. Доктор ножом раз — и нет ее. Стало хорошо. Совсем здоров. На охоту можно, а доктор все держит в больнице. Погулять только на берег пускает. В то время пришел на кульбач америкен пароход.
— Крейсер «Норланд», — поправил Таграй.
— Это все равно! — махнул рукой Ульвургын. — Пошел я на берег. Вместо одежды — халат. Увидел меня америкен доктор. «Больной?» — спрашивает. «Больной», — говорю. «Пойдем на пароход, я тебя полечу». — «Не надо, вылечили меня. Ножом вылечил русский доктор. Вон, видишь, больница. Там резали шишку». — «О-о! Вери гуд — очень хорошо», — говорит он. Он думал, у нас, как прежде, без докторов. Америкен доктор вытащил пачку табаку, подал ее мне. «Плис», — по-ихнему «бери». Я глянул на табак, нос у меня заходил на лице от хорошего запаха. Голова закружилась. Но я покачал ею и сказал: «Нет. Тэнкью веримач. Деньги у меня в кармане, а табаку сколько хочешь на фактории, — вон она, на берегу стоит». А в фактории, как я тебе сказал, ни одной папироски. Все кончилось, а пароход еще не пришел.
— Ульвургын, а ты умеешь по-американски разговаривать?
— Кит-кит — немножко. Раньше — больше. Теперь — по-русски больше.
Вдруг наша мирная беседа нарушилась невероятным криком с палубы:
— Рырка, рырка![42]
Кричали все. Кричали парни, девушки. Ульвургын опрометью бросился на палубу. Голоса смолкли, и только слышались распоряжения капитана Ульвургына.
В машинное отделение прямо-таки свалился ревизор Тмуге, а Таграй, схватив кепку и винчестер, быстро выбежал на палубу.
Появление моржей всколыхнуло сердца старых и молодых — капитана, ликвидаторов и всего экипажа шкуны «Октябрина».
ОХОТА НА МОРЖЕЙ
Охота на моржей у чукчей считается любимым промыслом. Она несравненно легче и интересней зимней охоты на тюленя.
Зимой зверобои уходят по льду далеко от берега. Нередко ветер и морские течения отрывают льдины, на которых находятся охотники. Но они не теряются и, перенося большие лишения, выжидают — иногда много дней, — когда обратный ветер сомкнет льды. И тогда, истощенные, они выходят на землю. Бывает, что ветер очень долго не меняет направления и охотники погибают.
Моржовая охота происходит в летнее время, и она почти безопасна для человека. Она и прибыльней, так как один морж по количеству мяса равен двадцати — двадцати пяти тюленям.
К моржовой охоте чукчи готовятся задолго до начала ее. Удачный летний промысел на моржа обеспечивает благополучие всей семьи на протяжении года. Каждая семья поэтому стремится заготовить не менее трех моржей.
Так было всегда. Теперь же охотники убивали намного больше моржей.
На Чукотском побережье возникла Северная машинно-промысловая станция — СМПС, организованная по типу МТС[43]
.В чукотских и эскимосских зверобойных колхозах появилось еще больше моторных вельботов, катеров, кавасаки; пришли шкуны.
Шкуна «Октябрина» принадлежала СМПС.