Чукотка

Лена крутила его, толкала назад, тянула вперед и подсмеивалась над ним.

— Ну, ты не смейся. Раз взялась учить, так учи по-серьезному, — сказал Таграй.

Тает-Хема стояла в сторонке, молча и серьезно смотрела на танцующих, и ей вдруг так захотелось научиться танцевать, что, минутку постояв, она сорвалась с места и подбежала к Николаю Павловичу.

— Пойдемте с вами.

— Ну нет, что вы? Это не по моей части, — мрачно проговорил он.

— Идите, идите, Николай Павлович! — крикнула Татьяна Николаевна. — Приказываю вам научиться танцевать.

Лена подошла к пианино и стала играть другой фокстрот.

— Ну и дела! — сказал Николай Павлович. — Кажется, этот фокстрот обретет все права гражданства и в нашей школе.

— А вы думаете, это очень плохо? — спросила Татьяна Николаевна и потащила его на середину зала. — Не упрямьтесь, не упрямьтесь! Вы должны научиться танцевать, — весело сказала она.

— Я начинаю впадать в детство, — проговорил Николай Павлович, глядя себе под ноги.

В учительской после танцев у всех было шутливое настроение. Даже серьезный и молчаливый директор школы как-то к слову сказал:

— Вам бы, Николай Павлович, пожениться с Татьяной Николаевной. Что же будете здесь жить бобылем?

Николай Павлович усмехнулся, затянулся папиросой, пуская колечки, и сказал:

— За мной остановки не будет. Я человек сговорчивый.

— Да, Николай Павлович, и человек вы хороший, и работник отличный — вас можно любить. Только разница в летах уж очень большая. Ведь десять лет! — шутливо сказала Татьяна Николаевна.

— Василий Андреевич Жуковский, будучи стариком, женился на юной девушке, — полушутя-полусерьезно проговорил Николай Павлович.

— Впрочем, годы — это дело десятое. На них можно бы и не обращать внимания, если бы вы не были пенсионером, — протяжно произнесла она последнее слово. — Слово-то какое страшное для молодой девушки. Кто ваш муж? Пен-си-о-нер!

Учителя расхохотались.

Николай Павлович встал, заходил по комнате и с оттенком шутки сказал:

— Ну и закон! Что он сделал с цветущим молодым человеком? Хоть петицию подавай Михаилу Ивановичу об отмене этого закона.

ЧУДЕСНЫЙ ПОЧТАЛЬОН

Стоял хороший осенний день. Чистое полярное небо, как шатер огромной яранги, прикрывало Чукотскую землю. С запада дул легкий ветерок, и на юг большими стаями тянулись утки. Давящая тишина Севера нарушалась лишь шумом пролетавших уток да криками и свистом детворы. По окончании уроков часть учеников играла на волейбольной площадке, другие находились на берегу моря, где над косой всегда по неизменному маршруту утки совершали свой перелет.

И едва на горизонте показывались утки, как ученики ложились на гальку и зорко следили за их приближением. Как только утки подлетали, дети вскакивали, поднимался невероятный крик, шум, свист, и напуганная стая, словно падая вниз, пролетала прямо над головами.

В этот момент в воздух взвивались эплякатеты[47], брошенные ребятами. Крылья утки запутывались среди ремешков, и под тяжестью пяти моржовых зубов она стремительно падала, сильно ударяясь о землю.

— Есть одна авария! — кричал какой-нибудь карапуз.

Затем все стремглав неслись к пойманной птице. Ребята быстро распутывали ей крылья, а утка, глядя испуганными глазами, пыталась вырваться и улететь вслед за стаей.

Вместе с ребятами бегала и Тает-Хема. На ее шее болталась связка металлических занумерованных трубочек с коротенькой надписью: «Москва». Тает-Хема занималась кольцеванием птиц. Если утка не сильно разбивалась, девочка прикрепляла ей на лапку алюминиевое колечко и пускала на свободу.

Но что это такое? Упала утка, а на ее ножке уже есть колечко! Ребята сгрудились около птицы, глаза их блестят. С крайним любопытством на лицах они рассматривают эту необыкновенную путешественницу. На изящном колечке надпись: «Манила, 742».

Тает-Хема чувствует себя героиней дня и с удивлением разглядывает колечко. Она знает, что его нужно снять и записать число, месяц и место, где поймана эта утка. Ее воображению рисуется, что где-то в далекой-далекой стране вот так же рассматривается и ее колечко. Тает-Хема тщательно осмотрела пленницу, записала в книжечку чужестранную надпись и забыла даже снять манильское кольцо. Она взяла московское колечко и пристегнула его на вторую ножку. С сильно бьющимся сердцем утка вырвалась из рук. Тает-Хема приподняла ее и пустила на волю. Какая интересная почта!

Утка отлетела немного и села на море, невдалеке от берега.

— Эх ты! Человек с печенкой вместо сердца. Навешала ей грузов и думаешь — она должна лететь? Может быть, ей еще лететь тысячу километров? Вот тебе к пяткам подвесить по кило и заставить бегать, — с укоризной сказал один из учеников.

Но Тает-Хема не отрываясь следит за уткой. Она молча стоит и смотрит, смотрит на нее. Утка плавает, ныряет и, вероятно, пробует освободиться от приобретения с Чукотской земли.

Тает-Хема сорвалась с места и побежала к морю. За ней все ребята. Они бросают в утку камешки. Она ныряет, и ребята долго ищут ее глазами. Наконец, утка показывается на поверхности воды, взлетает, берет направление на юг и быстро удаляется.