Сколько раз Эйнес пытался уговорить Рультынэ перебраться к нему! Однажды, когда Эйнес ещё холостым был, он такую штуку проделал: перенес к себе её вещи, пока она в сельсовете заседала, поставил в своей комнате вторую койку, постель постелил, а сам лег — сделал вид, будто спит. Он тогда ведь ещё в школьном доме жил, в тридцати шагах от яранги, в которой родился и вырос. Рультынэ вернулась после заседания, увидела, что в яранге пусто, зашла к сыну, легла на койку. Утром встали они оба веселые, поговорили о чем-то постороннем, чайку попили; она в бригаду ушла, он — на уроки. Вернулся — все в прежнем виде: мать все свои пожитки обратно перенесла, велела школьному сторожу убрать вторую койку.
Когда Эйнес женился, он уж вместе с женой повел наступление. Бывало, скажет матери:
— Ну что ты так за эту ярангу держишься? Смотри, на весь поселок ты одна такая осталась.
Валя поддерживает мужа:
— Смотрите, за одну неделю три новоселья справляли. Все в дома перебираются!
А Рультынэ им отвечает:
— Вот и хорошо, что перебираются. Народ по-новому хочет жить, культурно, чисто.
— А чем же ты хуже других? — спрашивает Эйнес.
— Может, хуже, а может, и нет — не мне судить. Человека надо ценить по работе. А в работе я пока что не отстаю.
— Правильно. Почему же и тебе не жить в доме, культурно, чисто?
— Что ты, Эйнес, разве у меня в яранге грязно? Погляди-ка. Почище, чем в некоторых домах. А с тех пор, как ты сюда электричество провел, совсем хорошо стало.
— Так ведь в доме, — Валя говорит, — ещё лучше было бы!
— Нет, дети, нет. Мне в доме не лучше. Неуютно там, холодно как-то.
— Совсем не холодно! Ведь я тебе с градусником в руках доказал, что там теплее, чем здесь. А можно ещё теплей натопить.
— Кто не хочет понять, тот никогда не поймет. Может быть, в комнате и теплей, но тепло там совсем не такое. Потому, может быть, что слишком просторно. Будто не в своём жилье сидишь, а посреди тундры.
— Ну, это дело поправимое, — улыбается Валя. — Переезжайте к нам, Рультынэ! Можно отгородить в комнате угол, шкуры по стенам развесить и на полу разостлать. Будет совсем как в яранге!
— Совсем как в яранге? Для чего же тогда перебираться?
Смеется Эйнес, что мать вроде бы перехитрила их обоих, переспорила. А она продолжает:
— Ты думаешь, Эйнес, я тогда, в комнате у тебя, хоть минутку поспала? До утра все ворочалась с боку на бок! Всё жалела тебя, что тебе приходится на койке спать.
— Это дело привычки, уверяю тебя. В Хабаровске, в общежитии, мне тоже сначала неудобно было. Казалось, что койка пошатывается, поскрипывает, будто на нарте едешь. А потом — недели не прошло — привык.
— Вот и я, дети, говорю, что все дело в привычке. Непривычно мне в доме, неуютно. А в мои годы трудно уже привычки менять. В яранге я росла, в яранге тебя, Эйнес, вырастила, здесь, наверно, и помру.
Всё-таки Эйнес и Валя не отступались. Да и другие говорили с Рультынэ. И чувствовалось, что возражает она уже не так решительно, как раньше. Ей уже и самой, конечно, хотелось переехать в дом. Ведь не всё человек по привычке делает — иначе и жизнь наша вперед не двигалась бы.
Но тут как раз пришла в сельсовет такая радиограмма: «Имеем возможность доставить вам ещё в течение нынешней навигации один сруб с полным комплектом остальных материалов и деталей. В случае отказа колхозницы Рультынэ, проживающей в яранге, переселиться в дом будем рассматривать это как пробел в просветительной работе сельсовета, как свидетельство недостаточной борьбы с пережитками прошлого, с проявлениями отсталости и бескультурья».
Ох, и обиделась же Рультынэ! Ведь надо же такому случиться: в тот день, когда пришла эта радиограмма, в сельсовете как раз Рультынэ дежурила. После этого лучше было и не заговаривать с нею про дом.
Вамче иногда пытался, но она сразу же переходила в наступление:
— Ты, Вамче, объясни мне лучше, почему в колхоз имени Лазо срубы не шлют. От лазовцев заявка давно послана! Там больше половины народу ещё в ярангах живет. Есть семьи по десять человек.
— Как же по-твоему, почему не шлют?
— А потому, что легкую дорожку ищут. Там одним срубом не обойдешься, там комплектов пятнадцать надо. Понятно? С одним-то срубом меньше возни, чем с пятнадцатью! В «Утро» один сруб пошлешь, и уже можно пошуметь, написать, что на целый поселок ни одной яранги не осталось. Я хоть и отсталая, а хитрости эти насквозь вижу. Нет уж, пусть посылают туда, где и вправду дома нужны.
— А ты-то почему не хочешь переехать? Ведь сама, помнится, ещё в прошлом году за Тэюнэ выступала…
— У Тэюнэ ребята маленькие. Пусть с первых лет к хорошему приучаются. А я уж стара, поздно мне переучиваться.
— Мэмыль постарше тебя — и тот ведь переехал.
— Мэмыль до ста лет, не состарившись, проживет. С ним никакие годы не справятся. Да и бескультурным его никто не называет. А я бескультурная, со мной бороться надо.