Чукотский анекдот

Дора уходила с причала ранним утром. Явился пограничный наряд в полном составе, во главе с начальником заставы. Хотя все, кто находился на суденышке, были давно знакомы, пограничники с умнейшим видом проверили документы, внимательно сличая фотографии на паспортах с их владельцами. Документ Чейвуна представлял собой жалкое зрелище — какой-то комок красной корки с захватанными, засаленными листами. Поймав взгляд Пэлята, Чейвун виновато произнес:

— Да никакой документ не выдержит! Вот отплываю на другой берег — проверяют паспорт, возвращаюсь через полчаса снова требуют документ. И так бывает на дню шесть-семь раз!

Пэлят вопросительно посмотрел на капитана.

— У нас приказ, инструкция, — пояснил пограничник. — Сколько требуется, столько раз и будем проверять. Такой порядок.

— Сколько дурацких инструкций, приказов издано и исполняется по всей нашей огромной стране! — не выдержал Пэлят. — Занимают людей совершенно бесполезным делом и при этом с таким видом, будто исполняют что-то важное, государственное!

Матросом на суденышке плыл местный житель бухты Лаврентия Василий Доджиев. Его дед, ингуш Магомет Доджиев, в начале века добрался до Аляски в поисках золотого счастья и едва не расстался с жизнью в кровавой битве за клочок галечного берега на окраине Нома. На корабле торговца Олафа Свенссона переплыл Берингов пролив и высадился в Нувукане. Невероятно худой, чернявый, живой и общительный Магомет сразу же получил прозвище Тощий и впоследствии не только был известен по всей Чукотке под этим именем, но и откликался на него. В Нувукане его пленила местная красавица Чульхена. Она влюбилась в Тощего и перебралась к нему жить, в небольшую дощатую пристройку к лавке Роберта Карпентера, торгового агента Олафа Свенссона. Лицо Чульхены украшали идущие по щекам синие линии широкой татуировки, по подбородку шли борозды, подчеркивающие мягкий его изгиб. Именно эта татуировка и являлась главной чертой, украшающей девушку, делающей ее заметной красавицей на обоих берегах Берингова пролива. Дети рождались у необыкновенной четы с регулярностью и неизбежностью времен года. Из сыновей более всего, по словам знавших Магомета, на отца походил Алихан. В свою очередь Алихан взял в жены опять же нувуканскую красавицу Атук, уведя ее от Инки, секретаря райкома комсомола. Василий был младшим у Алихана и Атук. От своих предков он унаследовал большое женолюбие, кавказскую стройность и умение приспосабливаться к любым жизненным обстоятельствам. За свою жизнь он переменил десятки профессий. В настоящее время он числился вольным фотографом, но был незаменим как член всяческих комиссий, жюри, спортивный судья и народный заседатель. Летом большую часть времени проводил на доре своего друга Владимира Чейвуна, бил моржа и запасался на зиму копальхеном. Это обеспечивало ему независимость от продовольственного снабжения районного центра: как истинный чукча он знал, что копальхен не даст ему умереть с голоду, даже если не будет ни хлеба, ни круп. Кроме того, Василий Доджиев был удачно женат на продавщице местного магазина.

Справа по борту прошли заброшенные села Яндагай и Аккани. К наступлению темноты обогнули мыс, на котором светились огни когда-то самого богатого чукотского села Люрэн, центра совхоза имени Ленина.

Моржовое хрюкание сопровождало суденышко у далеко выдающейся в океан косы старого Чаплино — Уназик.

Меленский и Пэлят сидели на палубе, пили заботливо приготовленный Василием чай.

— В Номе я купил современную карту Чукотки, где обозначены все когда-то существовавшие села, — сказал Меленский. — Просто поразительно, как густо был населен Чукотский полуостров! Почти на каждом мысу стояла хотя бы одна яранга. Помните, был такой план — переселить неперспективные села в районные центры?

— Хорошо, что не успели осуществить такую глупость, — заметил Пэлят, силясь разглядеть в кромешной темноте хотя бы огонек полярной станции или пограничной заставы на Чаплинской косе.

— А мыс Чаплина на той карте носит название Индиан пойнт. — продолжал Меленский, — мыс Дежнева — Ист кэйп, Восточный мыс… Я слышал, что в Москве возвращают некоторым улицам старинные названия, а Ленинград снова будут называть Санкт-Петербургом. Может быть, нам тоже походатайствовать о возвращении некоторым географическим пунктам исконных чукотских названий?

— Тангитаны на это не пойдут, — убежденно ответил Пэлят. — Да и других дел невпроворот… У меня из головы не выходит стойбище Тутая. Как им помочь?

— Иногда думаю, что нашим людям надо хотя бы раз пережить полный крах, — сердито заметил Меленский. — Получить жестокий жизненный урок и навсегда отучиться ждать помощи извне, от государства, от правительства. Выросло целое поколение чукчей и эскимосов, которые не изжили в себе иждивенческих, интернатских привычек — питание, одежда, все за государственный счет…

— Все равно жалко людей…