Чукотский вестерн

Покончив с деликатесом, развели костёр, вволю напились пахучего тундрового чая, перекурили, никуда не торопясь.

Жизнь опять налаживалась, все кошмары уходили, навечно оставаясь в прошлом.

– Ньянги пришли давно, из Солнечной Земли. Вы её называете «Аляска», – медленно рассказывала Айна, глядя, не мигая, на оранжевое пламя костра. – Они переплыли через море. Мой прадед их видел. Ньянги вышли на берег – пятеро больших и двое маленьких. У больших – вот такие клыки, – она провела ладонью одной руки по локтю другой. – Ньянги стали всех убивать: медведей, оленей, людей. У чукчей тогда не было ружей. Копьями ньянга трудно убить. Все стали убегать от них, прятаться. Было много Плохих Больших Солнц. Больше двадцати. Потом люди из Солнечной Земли стали привозить ружья. Менять их у чукчей на песцов, чернобурок. Тогда чукчи убили много ньянгов. Думали – всех. Оказалось, что нет, не всех. Хорошо, что у нас были быстрые нарты…, – она с благодарностью посмотрела в сторону «багги». – Мы убежали от ньянга. Больше он не придёт…

Вокруг заметно посветлело, на востоке серые облака превратились в светло-жёлтые, значит, уже взошло солнце.

– Эх, нам бы ещё парочку поргов этих, совсем бы жизнь в малину превратилась, – душевно зевнул Сизый. – Ну что, начальник, давай баиньки ложиться? Поспим часика три-четыре, дальше покатим. Только ты это, подальше от нас ложись. Метров на сто хотя бы в сторонку отойди…

С севера, со стороны Мёртвой Тундры, донёсся едва слышный, далёкий вой, полный лютой ненависти и смертельной тоски.

– Он идёт по нашим следам, – обречённо прошептала Айна.

– По таким следам – грех не идти, – пробормотал себе под нос Ник, с укором посмотрев на широченные чёрные колёса ни в чём не виновного «багги»…

Глава девятнадцатая Чукотский импрессионизм в стиле «багги»

Эхо в рассветной тундре – вещь особенная. Отдельные звуки, богатые высокими звонкими нотами, могут разноситься на многие десятки километров.

– Ему до нас – четыре оленьих перехода, – уверенно определила Айна.

Следовательно, ньянг находился от них на расстоянии километров семидесяти пяти – восьмидесяти. Да и не может он постоянно «бегом» передвигаться по болотистой тундре, небось, рысит себе, не торопясь, делая километров по десять-двенадцать в час, причём, не по прямой линии, а рваными зигзагами.

Есть ещё, бесспорно, целая куча времени, но только не на сон…

Успеем ещё выспаться когда-нибудь потом, на пенсии уже, или на том свете…

Залили в бензобак «багги» горючего. Всё, первая бочка закончилась, что не могло не вызвать озабоченности: один Бог только знает, сколько ещё ехать осталось до лагеря Вырвиглаза.

Ник сильно не газовал, ехал вперёд со средней скоростью, по сторонам мельком посматривал, вспоминал старое .

Это было, кажется, в 1998 году, в самом начале весны, где-то в середине марта месяца. Тогда они с Саней Малковым пошли на зайцев поохотиться. Юнтоловский разлив – место знатное, заячье, для тех, кто понимает. Узенькие протоки, переплетающиеся друг с другом, камыши жёлтые, высоченные, тут и там встающие стеной. И весь снег вокруг этих камышей густо так заячьими следами помечен: петли, пересекающие друг друга, восьмёрки, спирали оригинальной геометрии…

Сложно такие замысловатые следы распутывать, запросто можно по ложному отвороту уйти, сделать круг да и вернуться обратно – к месту старта. Опять всё заново начинаешь, дальше идёшь по следу, стараясь многохитрые узоры разгадать. Завлекательное это дело.

Но есть у зайца слабое место: он никогда со своей тропы не сходит – напетляет, накружит, потом рядом со своими следами и устроит лёжку. Поэтому если повезёт, то всегда можно на него, родимого, выйти, поднять. Если ружьё вовремя вскинуть успел да не промахнулся, то вот он – трофей ушастый, висит себе на поясе у удачливого охотника…

Тогда они с Саньком по три упитанных зайца на брата взяли.