Чума коррупции. Восстановление веры в обещания науки

В сентябре 2013 г. д-р Ян Липкин, человек, который в предыдущем году якобы опроверг наши выводы о ретровирусной связи с ME/CFS, провел необычную публичную конференцию. Он провел дополнительное исследование совместно с доктором Хосе Монтойей из Стэнфордского университета. Используя когорту пациентов, очень похожую на ту, которую мы использовали для написания статьи в Science (и ту самую когорту, которая была исключена из исследования 2012 года Тони Фаучи, главы Национального института аллергии и инфекционных заболеваний), Липкин сказал:

Мы обнаружили ретровирусы в 85% пулов образцов. Опять же, на данный момент очень трудно сказать, является ли это клинически значимым. Учитывая предыдущий опыт изучения ретровирусов при хронической усталости, я хочу сказать, что, хотя я и сообщаю о наличии этих вирусов в образцах профессора Монтойи, ни он, ни мы не пришли к выводу о наличии связи с заболеванием.

Понятно? Несмотря на то, что он обнаружил ретровирусы в 85% образцов больных пациентов и только в 6% контрольных, он не может понять, значит ли это что-нибудь. И что еще более удивительно, они не собираются проводить дальнейшее исследование.

Таков кошмар современной цензурированной и "опасной" науки. Данных нет, потому что соответствующие исследования запрещены и цензурируются.

 

Прежде чем я углублюсь в эту историю, я должен немного рассказать о своем давнем коллеге Фрэнке Рускетти. Всем, что я представляю собой как ученый, я обязан ему.

Я часто сравниваю наши личности с Томасом Джефферсоном и Александром Гамильтоном. Этих двух людей часто сравнивают с двумя нитями ДНК американского характера. Джефферсон верил в децентрализованное правительство, гарантирующее свободу, а Гамильтон - в сильное центральное правительство, предотвращающее хаос. Джефферсон не обращал внимания на критику. Гамильтон был очень вспыльчив в отношении критики, что объясняет его гибель на дуэли при защите своей чести с Аароном Берром, вице-президентом Джефферсона, в 1804 году.

Я в большей степени идентифицирую себя с Джефферсоном, который считает необходимым наличие нескольких научных центров, любит активные дискуссии и не беспокоится, если кто-то критикует меня или мои идеи. Фрэнк больше похож на Гамильтона, считающего, что наука должна выступать единым фронтом, и кипящего от негодования, если ему кажется, что его несправедливо критикуют.

Может быть, это потому, что я женщина, которая считает, что ее всегда отвергали старые добрые парни от науки, но большинство из них не производят на меня особого впечатления. Например, Фрэнка волнует, что думает о нем Джон Коффин, хотя Фрэнк уже почти сорок лет доказывает, что Коффин ошибается, причем в таких важных вопросах, как существование ретровирусов человека. (Привет, ВИЧ-СПИД, убийца более 35 миллионов человек!) Я смотрю на Джона Коффина и вижу высокомерного женоненавистника.

Несмотря на то, что Джефферсон и Гамильтон часто оказывались по разные стороны вопроса, Джефферсон уважал Гамильтона. В Монтичелло Джефферсон установил бюсты себя и Гамильтона, которые смотрят друг на друга, как бы понимая, что две их точки зрения будут составлять основной диалог новой страны на века вперед. Позже Джефферсон говорил о Гамильтоне как о "необыкновенном персонаже", обладавшем "острым пониманием", "бескорыстным, честным и благородным". Я мог бы сказать все это о Фрэнке и даже больше.

Наверное, неудивительно, что "Гамильтон" - любимый мюзикл Фрэнка, и он любит цитировать слова песни: "Who lives? Кто умирает? Кто рассказывает твою историю?".

Как я уже говорил, я скорее джефферсонец, и это не просто потому, что я учился в Виргинском университете, основанном Джефферсоном. Три достижения Джефферсона, за которые его хотели запомнить и которые были указаны на его надгробном камне, это: "Автор Декларации независимости США, Статута Вирджинии о свободе вероисповедания и отец Вирджинского университета". Независимость, свобода и стремление к знаниям. Примерно так я себя представляю.

Наверное, правильнее было бы назвать меня революционером, а Фрэнка - консерватором. Но реальность сложнее, чем эти ярлыки. Я могу быть революционером, но я понимаю необходимость стабильности. И хотя Фрэнк, возможно, более консервативен, он понимает необходимость перемен. Мы часто начинаем с разных точек зрения, но после хорошей дискуссии обычно приходим к разумному варианту действий.

Но в нынешний темный век науки и революционер, и консерватор находятся в изгнании. Революционера кричат за его новые идеи, а когда консерватор просит привести доказательства в поддержку существующей политики, ему говорят, что вопрос уже решен. Хватит задавать вопросы! На месте революционеров и консерваторов в науке теперь лжецы, наемники и трусы.

Наука может выдержать честные разногласия между добросовестными и умными исследователями, но она не может пережить нынешнюю чуму коррупции.