Чума на оба ваши дома

Дверь медленно распахнулась, и сквозь щель пролегла косая полоска ослепительного света.

— Отойди, — велел Колет. — У мастера Джослина при себе арбалет, и он не колеблясь всадит в тебя стрелу, если попробуешь выкинуть какую-нибудь глупость.

Бартоломью медленно попятился, щурясь от слепящего света. За дверью стоял Джослин с нацеленным в грудь Бартоломью арбалетом. Привратник из пансиона Радда тоже был там, с мечом наготове. Колет явно не хотел рисковать.

— Что тебе надо? — спросил Бартоломью с напускной храбростью, которой не ощущал.

— Экий ты неблагодарный, Мэтт, — сказал Колет, и Бартоломью подивился, что он никогда прежде не замечал в голосе друга этой неприятной гладкости. — Я принес тебе еды и вина. Я подумал, что ты, должно быть, успел проголодаться, а твой толстый приятель и вовсе никогда не бывает сыт.

Он кивнул, и привратник ногой втолкнул в комнату поднос. Там лежали сморщенные яблоки, хлеб и еще что-то, накрытое тряпицей. От толчка красное вино выплеснулось через край кувшина.

— Что ж, — сказал Колет, — вы, должно быть, успели побеседовать.

Бартоломью и Майкл ничего не ответили, и Колет продолжал злорадным голосом:

— Ну, теперь вы все понимаете? Что мы делаем и зачем?

И снова Бартоломью с Майклом промолчали, и самообладание слегка изменило Колету.

— Как? Вы ни о чем не спрашиваете? Неужели мы оказались настолько беспечны, что не осталось ни одной загадки, которую вам не удалось бы раскусить?

Майкл с невозмутимым видом уселся на сундуке, который он сшиб.

— Доктор Бартоломью утратил вкус к вопросам, когда ответы столь неприятны, — сказал он. — Но должен признаться, две вещи все еще ставят меня в тупик. Во-первых, каким образом вы убили Элфрита? Нам известно, что вы использовали яд. Но мы так и не поняли, как вы заставили его поверить, что убийцей был Уилсон.

— Я не желаю этого знать, — с отвращением сказал Бартоломью. — Вы убили хорошего человека, притом с помощью орудия столь низкого, как яд, и для меня этого более чем достаточно.

— О, неужели? — рассмеялся Колет. — Где же твое любопытство и любознательность? Никогда не подумал бы, что ты откажешься узнать что-то новое — и это после всех наших споров и совместных опытов.

— Тогда мы были другими людьми, — с неприкрытой неприязнью отрезал Бартоломью.

— Пожалуй, — согласился Колет. — Но брат Майкл задал мне вопрос, и я чувствую себя обязанным ответить на него. Элфрит слишком близко подобрался к правде. От монахов монастыря Святого Ботолфа я слышал, что по пятницам Элфрит исповедовал Уилсона. Поэтому я послал Элфриту небольшую бутылочку меда с запиской от имени мастера: я-де благодарю его за понимание и шлю этот мед, чтобы он мог отдохнуть душой после трудов в городе. Записку, разумеется, написал я, а мед был отравлен. Бутылку с остатками меда я забрал в ту же ночь, как он умер, чтобы ты ее не нашел.

Он рассеянно улыбнулся.

— Я ведь чуть не попался. Яд оказался более медленным, чем я рассчитывал. Элфрит был еще жив и корчился, когда я пришел за бутылкой. Вы, брат, попытались помочь ему вернуться в комнату, и я едва успел запереть дверь. Вы отвели Элфрита умирать куда-то в другое место, а я отделался легким испугом.

Бартоломью помнил, Майкл рассказывал ему, что дверь в комнату Элфрита оказалась заперта, и он предположил, будто соседи францисканца заперли ее из страха перед зачумленным. Оказывается, там прятался Колет с орудием убийства в руках.

— Значит, ты убиваешь исподтишка, — с горечью проговорил Бартоломью. — Так, я уверен, ты поступил и с сэром Джоном, потому что в честной борьбе ты бы ни за что его не победил.

— Верно, — признал Колет, — я и не думал пытаться. В ту ночь я был не один. Меня сопровождали мастер Яксли и мастер Барвелл.

— К чему столько хлопот ради какой-то печати? — спросил Майкл. — После смерти сэра Джона вам от нее не было бы никакого толку.

— Вы правы, печать тут ни при чем, — сказал Колет. — Как только королевские шпионы проведали о смерти сэра Джона, печать утратила свою ценность и никогда больше не могла быть использована по назначению. Но в наши планы входило создать видимость того, будто есть люди, готовые ради печати на все. Если печать настолько важна, что ради нее можно пойти на убийство, значит, сведения, которые сэр Джон получал от его осведомителя — наши послания, — тоже имеют огромное значение.

— Вы или Суинфорд пытались посреди ночи устроить пожар в комнате бедняги Августа? — спросил Майкл.

— Ну, это не я и не он. Мы не собирались ни устраивать пожар у него в каморке, ни сжигать его вместе с постелью. Это привлекло бы внимание к комнате, которую мы пытались обыскать. Мы намерены были сделать так, чтобы он задохнулся от дыма.

— Ясно, — с сарказмом заметил Бартоломью. — И как же вы умудрились полностью провалить столь несложное дело?

Колет пробуравил Бартоломью злобным взглядом.