Чума с привкусом шоколада

— А ежели Барсуковские нагрянут? Ты не смотри, что посёлок небольшой, в былые времена и здесь лихих людей хватало. С одной только зоны под Бражском столько люда воровского осело, что страшно сказать. Конечно, в лихие девяностые их маленько проредили, но умные по схронам залегли, а нынче снова голову поднимут. И хуже всего, что нонешняя власть им потворствует.

— Так ведь и мы не юнцы малолетние. Народ здесь собирается понюхавший пороху.

— Так-так-так… я примерно так и думал. А скажи мне, Серёжа, с оружием у вас как? Я ж тоже не слепой, видел, как твой друг из «Мерседеса» жёнки таскал что-то в брезенте. Это, конечно, не моё дело, но запомни, что ежели что… — дед воровато оглянулся по сторонам — я кое-чем тоже сподоблюсь помочь.

— Охотничье ружьё? — попытался угадать Мочалов.

— Давай так, покамест опасности нету, наш разговор — просто трёп, но если припрёт — будет вам кое-что посерьёзнее ружжа охотничего.

— Николай Викторович, понимаете, если это боевое оружие, хранилось оно, небось, долго. Его нужно обслужить…

— Покамест не надо, — мотнул головой дед. — Оно всё в смазке. Отмыть его — пара пустяков. Ну, за сутки, мыслю, я бы управился, а вы-то и того ловчее. Ты пойми, Иваныч, я ж добро и зло одинаково хорошо помню. Я из кулачьего рода, только об энтом никому. Так вот, вижу я, как ты деревню подымаешь, как хозяйствуешь рачительно, — дед снова поднял указательный палец. — И люд собираешь по уму: не горлодёров, что только агитацию проводят, а случись что — сразу в кусты. И к людям местным с добром пришёл. Мы ж вроде как балласт, итить его летить, ан нет — уважение проявил. Не на словах, как глава деревни — тот только и горазд языком молоть, а делом уважение проявляешь, заботишься о нас — старых и убогих, значит, человек ты с большой буквы. Скажу тебе как на духу — дед мой участвовал в Антоновском[19] сопротивлении Советам. Аккурат сто лет прошло с лишком. И был он командиром местной ячейки, вроде ротного. От него и осталось кое-что. Но о том, покамест, молчок. Уговор? — протянул руку дед.

— Уговор, — пожал руку Мочалов. — Только как оно сохранилось?

— И в то время умельцы были. — усмехнулся Николай Викторович. — Да и что ему сделается? Есть же не просит, на двор не ходит. Мне о нём отец мой поведал, когда на смертном одре был. Хоть и не любил он Советы, а в Великой Отечественной тоже поучаствовал. И три медали заслужил — «За отвагу», «За боевые заслуги» и «За победу над Германией». На то она и Отечественная была, что фрицев всем миром били. Даже бабы с детьми. А нынче другой враг у нас, — погрустнел дед. — Сами мы скурвились до невозможности и тот враг, за океаном который, бдит. Бдит, едрёна вошь, как бы вновь Гражданскую войну в России учинить, чтоб брат на брата, а сын на отца с ружжом кинулся и стрельнул, да только вот им, — показал он фигу. — И ты меня попомни, что в грозный час я этим выродкам покажу, где раки зимуют.

— Ну, дед, ты вообще, — проникся его речью и покачал головой Мочалов.

— Ничё, Серёжа, бог не выдаст, свинья не съест. Не будет ворога в деревне, на смертном одре поведаю тебе родовую тайну — детей-то у меня не было… в прорубь я провалился в молодости… от того застудил мужское достоинство и остался век вековать одним, — старик смахнул набежавшие слёзы. — А ты по сути своей наш, как большевики говаривали — «кулацкий сын» — от того и доверился я тебе. Ладно, время позднее, пойду я почивать.

Глава 8

2 мая 2027 года. д. Тополиновка. Утро