Чума в Бедрограде

— Только в последнее время Университет наконец-то искренне плюнул на интересы студентов.

— Что мы, разумеется, всецело одобряем.

— О где, о где нам искать клиентуру, Сергей Корнеевич?

— Если же вы не пытаетесь нас купить, Сергей Корнеевич, то будьте прямее и твёрже.

— Осознайте, что вы реальная власть.

— Дайте нам приказ.

— Вам понравится.

— Вам вообще такое нравится.

— Прямее, Сергей Корнеевич, и твёрже!

— Не просите невозможного от человека в шёлковой рубашке, — воспротивился шёлковый Гуанако, скуксился и закурил.

У Максима теперь один практический ключ — тот, под которым сидеть. И ни путеводного фонаря, ни семафора. Выпустить его сейчас в бессердечный мир — слишком жестоко даже для Охровича и Краснокаменного.

Была бы у него чума — были бы НАСТОЯЩИЕ СТРАДАНИЯ. Драма. Единение с возлюбленным в загробном мире. (? — можно ли заразить загробный мир?)

Но у Максима нет чумы.

Анализ проведён.

Хотя Гуанако, конечно, извернётся ужом, ударится оземь белкой (НЕМАЛО белок расплющил былинный слог), а придумает Максиму занятие. Найдёт способ заставить того почувствовать себя нужным.

Максим будет давиться гордостью, но не проблюётся.

Максим не умеет блевать без масла.

А масла ему никто не даст.

НИ-КТО.

У Гуанако на масло не хватит ни сообразительности, ни такта, а больше Максим никого (НИ-КО-ГО) не волнует.

— Насчёт приказов: я бы хотел обратиться к вам как к группе быстрого реагирования, — разродился наконец Гуанако, забыл про Максима и перешёл прямо к избранному. — Диму я только что торжественно похоронил посреди степи. Кажется, успешно — командир сожрал сказочку, поскольку она апеллировала ко всем армейским архетипам разом. Но прочие головы Бедроградской гэбни не в дискурсе, а потому могут усомниться. Дима с его псевдонимами сам так хорошо поапеллировал ко всякому, что они теперь от него никак отцепиться не могут. В общем, хорошо бы он сейчас поменьше бегал сам по себе, а то мало ли.

— Вы назначаете нас в опекуны или в телохранители? — немедленно уточнили Охрович и Краснокаменный.

— Следует ли нам принуждать Диму к противоестественной активности?

— Есть ли запрет на инвалидность?

— Есть ли карт-бланш на открытые переломы?

— Следует ли бить его по лицу за попытки побыть самостоятельным?

— Следует ли бросаться грудью под пули?

— Следует сделать так, чтобы поводов для пуль не было, — самодовольно повелел Гуанако.

— Значит, карт-бланш на открытые переломы есть, — сделали вывод Охрович и Краснокаменный.

— Дима любит и умеет ввязываться.

— Ввяжется — мы не станем заниматься художественным макраме.

— Подойдём к вопросу, так сказать, радикально.

— Мы вас поняли?

— Вы нас поняли?

— Просто пусть он будет живой, функциональный и у нас, а не где-нибудь ещё, — нежненько посмотрел в окно Гуанако. — Мне сейчас некогда бдеть, у меня Порт, а вам я доверяю.

БЛАГОДЕТЕЛЬ ВЫ НАШ

Дима Дима Дима Димадимадимадимадиииииимааааааааа

Один сплошной Дима у Гуанако в голове. Он всю черёмуху ради него устроил. Жаждал под пристойным предлогом выклянчить у Охровича и Краснокаменного кружева, чтобы потом напялить на Диму. Жаждал, чтобы тот был живой, функциональный и у него.

Что бы ты делал, позорный профессор, если бы Дима правда хотел пойти на эту встречу?

Все думали, что это у Гуанако степная сублимация преподавательской деятельности: для подпитки самодовольства нужен тот, кто смотрел бы снизу вверх и ловил бы каждый жест. За неимением реальных студентов пойдёт и бывший.

Так оно когда-то и обстояло, но все глупцы, а Охрович и Краснокаменный ведают:

уже кучу времени назад всё стало совсем наоборот.

Глава 29. Четверо безымянных

Университет. Дима

Давным-давно в одном далёком-далёком степняцком поселении Дима смирился с очень простой мыслью: видимо, нет такого безумного занятия, к которому ему не придётся приложить руку в своей жизни. Одна из степнячек принесла ему младенца (у них ведь там никаких печей, сплошное живое рождение; и да, человеческие роды Диме тоже довелось принимать, что наверняка сделало его стократ более политическим, чем ранее). У младенца были выколоты глаза. Это для того, объясняла женщина (хотя, леший, кто б её спрашивал!), чтобы он с рождения учился чувствовать линии земли и линии тела, чтобы он мог идти сквозь пожар и сквозь чуму, чтобы он лучше всех ведал степь, ведь истинно ведать можно лишь тогда, когда не знаешь, стоит ли она или выгорела годы назад.

Обработайте ему, пожалуйста, ранки, попросила степнячка.