Чума в Бедрограде

— Доказательств нет, — Димины руки сами собой досадливо взмахнули, будто это только он говорил о Брови, а они, руки, пересказывали какую-то байку с первого курса, — но у головы Бедроградской гэбни не было особых причин врать, а Бровь действительно пропала именно в тот временной промежуток. Мы думали, что её забрал Силовой Комитет, но никакого Силового Комитета в Хащине…

— Меня не инт-т-тересует в-всё это! — взвизгнул Шухер и шагнул прямо на Диму. — Не инт-тересует, п-поняли? Я не з-знаю, что вы сделали с В-ванечкой и в-во что вы её в-втянули, но чт-то бы это ни б-было, в-виноваты вы, а не Б-бедроградская г-гэбня, Силовой К-комитет или Хащина!

От злости он даже почти перестал заикаться. По его лицу клубами дыма ползали красные пятна, и от этого он стал совсем некрасивым.

— Я, если вы говорили обо мне лично, не отрицаю своей вины. Никто не отрицает своей вины. И я не знаю, что могу сказать в утешение. Не думаю, что Бровь хотела умирать. Но зато я точно знаю, что её последние дни принесли ей много веселья.

— В-вы лжёте! — Шухер сжал кулаки, разжал, снова сжал. — В-вы пользуетесь В-ванечкой, как п-пользуетесь всеми, я не могу и не хочу в-вам верить!

— Послушайте…

— Нет, это вы п-послушайте! Университет — это место для об-бучения, леший подери. Преп-подаватели не собирались заниматься п-политикой, с-студенты не заслуживали т-того, что в-вы с ними сделали. Вы д-добиваетесь каких-то своих целей, идёте по т-трупам, и ни я, ни В-в-ванечка…

— Да перестаньте же уже называть Бровь Ванечкой! — заорал Дима, и чашка из-под супа полетела на пол. — Ей не нравилось это имя. Ей хотелось приключений, ей хотелось жить, как в романе. Она была в восторге от того, во что «мы её втянули». Вы реагируете так, как будто у вас отобрали любимую игрушку, и «я» у вас впереди «Ванечки»! Леший вас еби, отцовская любовь заключается не в том, чтобы решать за ребёнка, как ему жить и как — если уж — умирать!

— З-заткнитесь и б-больше ник-когда не говорите о том, в чём не п-понимаете, — выдавил Шухер.

(«Он прав, ходячая ты безотцовщина. Он прав, а ты виноват, приумолкни».)

— Если уж на то пошло, вы виноваты в произошедшем не меньше меня — может быть, больше. Зачем было писать липовую справку? Не накорябали бы — лежала бы Бровь в ту ночь на койке, и сейчас уже давно пришла бы в себя. Она бродить-то по городу пошла во многом от обиды, что ей не досталось твири-в-жопу.

(«И оттого что я её послал».)

Шухер посмотрел на Диму неожиданно очень широкими и детскими глазами — будто впервые расслышал, что тот говорит, и очень надеялся, что расслышал неправильно.

— Я не в-в-верю, — пробормотал он.

— Мне тоже, я…

— Я не в-в-верю, что у в-вас хватило наглости яв-виться ко мне.

Кончик шухеровского носа мелко подрагивал, но в остальном он выглядел почти нормально — нормальнее, кажется, чем во все предыдущие разы, что Диме доводилось его видеть.

— Я решил, что это честно.

— Мне известно имя, к-которое вы носите с рождения, но что в-вы за ч-человек, я не з-знаю. Не з-знаю, как в-вам удалось в-всё это провернуть, не з-знаю, зачем. З-знаю, — Шухер презрительно фыркнул, — ч-что в-вы втёрлись в д-доверие ко в-в-всему Университету, в-вы все там заодно. Я — нет. Я не желаю в-в-вас больше в-видеть — никогда в ж-жизни — но не имею в-возможности в-выгнать. П-поэтому уйду сам.

(Вот Попельдопель-то обрадуется.)

— Не переносите свой праведный гнев с меня на весь Университет.

Шухер ещё раз фыркнул, и от этого загадочнейшим образом стал будто выше ростом.

Чтобы снисходить, надо приподняться.

— В-вы — острое заб-б-болевание. Университет — х-хроническое.

С такой странной для него решительностью Шухер направился к выходу.

— Ваш уход не отменит того, что Бровь умерла, — перегородил ему дорогу Дима.

— Это нев-важно.

— Неважно? А что тогда важно?

Шухер попытался выйти, но наткнулся на категорическую физическую преграду.

— В-вы сами не видите? — раздражённо бросил он.

— Даруйте мне зрение.

— Чт-то, если верить в-в-вашим же с-словам, в-вы сгубили мою м-маленькую… — Шухер дёрнулся, его лицо заплясало, но он сдержался, — молодую н-наивную д-д-девочку, к-которая всей душой хотела в-вам помочь, и д-для вас это в п-порядке в-вещей. Д-для меня — нет. В-выпустите, я хочу найти Юра К-к-карловича. Мне нужно п-подать заявление об уходе.

Не в порядке, хотел ответить Дима, но ведь это было бы неправдой.

Это ведь ресурсы, все так громко смеются, когда кому-то не нравится называть людей ресурсами.

Дима не успел убрать руку из дверного проёма, но Шухер уже поднырнул под неё и пошёл слегка нетрезвой походкой по коридору. Нетрезвой — потому что только что осознал, что потерял самого дорогого человека на свете, хоть и не сказал этого вслух.

И это настолько не вызывало у Димы никаких эмоций кроме естественного отражённого раздражения (оба ведь, как минимум оба виноваты!), что, наверное, Шухер был прав.

Всё в порядке.

Всё в порядке вещей.