Чума в Бреслау

Макс Негш долго смотрел в глаза Кларе и Эмме. Наконец он понял. Это был вопрос уважения, дружбы и доверия. Он должен проявить к ним уважение, теплые чувства и щедрость. Особенно щедрость.

— Мой милый! — крикнул он кельнеру. — Принеси, пожалуйста, этим дамам то, что они заказывали вначале! И три бокала кафедрального ликера от Галевского! Самого дорогого! А теперь еще раз поговорим, — обратился он к своим подопечным. — По-дружески и спокойно.

Бреслау, суббота 30 июня 1923 года, три четверти первого пополудни

Курт Абендт, десятилетний сын сторожа с Гартенштрассе, 77, был все больше и больше обеспокоен и не мог разобраться в противоречивых чувствах, которые его мучили. Он сжимал в руке сегодняшнюю «Illustrierte Woche»[5], еженедельное дополнение к «Breslauer Neueste Nachrichten»[6], и размышлял, что ему делать. Ему очень тянуло прочитать спортивные новости и узнать, кто победил в сыгранном вчера в Стокгольме матче Германия-Швеция. Он знал однако, что железнодорожный советник, доктор Пауль Шольц, живущий один в большой передней квартире номер 18 на последнем этаже, ненавидит, чтобы газета имела следы чтения. «За что я тебе плачу, маленький хулиган? — прикрикнул он на Абендта. — За то, чтобы по субботам, когда этот растяпа, мой слуга, на выходном, ты вставал рано утром и приносил мне к завтраку BNN с иллюстрированным дополнением. Газета должна быть жесткой и пахнуть краской, а не сложенной и смятой, как старая шлюха!» У мальчика о старых и молодых шлюхах было представление очень смутное, он знал о них только столько, сколько рассказал ему четырнадцатилетний Эрнест Франке, а именно, что они не носят трусов. Однако он был совершенно уверен, что отставной железнодорожный советник с невыразительным языком платит ему пятьсот марок за доставку перед завтраком несложенной газеты. Беда мальчика, однако, заключалась в том, что было почти пора обеда, а в квартире советника никто не отвечал на его сороковые уже, пожалуй, сегодня энергичные постукивания и столь же настойчивый звон.

Абендт сел на табурет перед дверью советника Шольца и деликатнее, как мог, ограничиваясь до минимума шелестом большого полотна бумаги, листал газету. К своему отчаянию он узнал, что национальная сборная Германии проиграла Швеции 1:2. Когда он захотел узнать побольше подробностей этого страшного футбольного поражения, он услышал несколько искаженный, но мощный, как всегда, голос железнодорожного советника.

— Положи газету под дверь, Курт, — раздался за дверью голос советника. — Мне сегодня плохо.

— А мои пятьсот марок? — запищал Абендт.

Стало тихо. Мальчик подошел к двери и приложил к ней ухо. Он услышал как бы шорох тихого разговора. С легким скрежетом поднялся небольшой отворот с надписью «Письма», и из-под него выпала пятисотмарковая купюра. Абендту показалось, что купюру вытолкнули рукой в перчатке. Советник Шольц, несмотря на то что был экстравагантным, никогда бы не надел перчатки дома. Чувствуя себя как хулиганы Макс и Мориц из историйки Вильгельма Буха, Абендт положил газету под двери, спрятал купюру в центральный карман коротких штанишек, поправил подтяжки, закрепленные пуговицами на них, и сбежал на пол-этажа, громко топая. Через секунду он взобрался на перила и с обезьяньей ловкостью перепрыгнул на лестницу, которая возвышалась над входом в квартиру советника Шольца и вела прямо на чердак. Оттуда он наблюдал, как приоткрывается дверь и рука в перчатке втягивает газету в прихожую. Некоторое время он сидел без движения и размышлял, что ему делать. Он пришел к простому выводу, что обо всем должен немедленно сообщить своему отцу, который сидел теперь в трактире Лаугнера рядом с магазином пластинок и вместе с окрестными фиакерами проводил за пивом великую европейскую политику. Домоправитель Абендт в летние месяцы всегда около полудня делал себе перерыв в работе, на ответственный участок охраны дома отправлял сына. Пан Абендт в три часа возвращался домой, съедал запоздалый сытный обед, дремал до пяти, после чего снова приступал к своим обязанностям.

Мальчик решился и тихо начал спускаться по лестнице. Когда уже миновал двери советника Шольца, он услышал женские голоса и почувствовал запах духов. Из полуподвала, из-за кривых перил, вынырнули две накрашенные женщины и тихо обругали высоту, на которую им пришлось взбираться. Они равнодушно посмотрели на проходящего мимо мальчика, глаза которого стали большими, как блюдца. Он не сводил глаз с женщин и тогда, когда оказался на пол-этажа ниже. Он задрал голову, и глаза его сделались огромными, как мельничные колеса. Впервые за свою недолгую жизнь он увидел дамские pudenda. Ни одна из женщин не носила трусов. Он прислонился к стене, тяжело дышал и прислушивался. Сначала он услышал звук, который прекрасно знал — звонок в квартире советника Шольца. Потом хлопок и не знакомый ему мужской голос.