Чума вашему дому

— А я пока еще не знаю.

Вот тут мы наконец посмотрели друг другу в глаза. Зависнув надолго. Пока я все-таки не отвела взгляд, судорожно сглотнув слюну.

— Я не мою ноги.

— Что?! — оторопел Артем. — Как? Вообще не моешь?

— Ну нет, мою, конечно. Когда летом хожу в босоножках. Намыливаю и щеткой тру. Или в ванне, когда распарю. Чтобы копыта не выросли. А так, в душе — нет. Стою в воде, и сверху тоже стекает. Вроде как сами моются. Понимаешь, нам с братом мама не говорила, что надо мыть. То ли сама этого не делала, то ли думала, что это такое… само собой разумеющееся. Вот я и мою все, кроме ног. Ступней. Если они не убойно грязные.

Артем закрыл лицо руками и начал тихонько смеяться.

— Извини, Тамара. Я не над тобой. Просто у тебя было такое выражение лица, когда ты об этом рассказывала…

Он снова рассмеялся, а я вслед за ним. Мы хохотали, как два дебила. Останавливались на секунду, смотрели друг на друга — и снова начинали заливаться. И не было в моем признании ничего такого смешного, но в этом пряталось особое удовольствие. Смеяться вместе. Это сближало самым удивительным образом.

— Послушай, Том, — Артем вытер слезы тыльной стороной ладони. — Ну ладно в детстве не сказали. Но ты ведь уже взрослая. И знаешь, что надо мыть. Так в чем дело?

— Ой, — я махнула рукой, — это не работает. Понимаешь, такие вещи прошиты в подкорку. Полный автопилот. Ты разве задумываешься, что и как делаешь по утрам? Все на автомате. Спроси тебя, чистил ли ты зубы, ведь не ответишь с полной уверенностью. Не вспомнишь. Разве только по мокрой щетке и по тому, что во рту какая-нибудь… морозная свежесть.

— Ну… да, наверно, — согласился Артем.

— Вот. Что называется, подпороговые чувства… правят бал[1]. Или, например, как пациенты для меня не мужчины. Тоже на уровне подсознания.

А это уже было segue — плавная мутация темы. Пробный шар.

— Ну еще б они для тебя были мужчинами, — он пожал плечами. — Было б странно. Думаешь, я зря тогда сказал, что не хотел бы быть твоим пациентом?

Последняя фраза прозвучала так, словно он набрал ее на клавиатуре, выделил мышкой и выбрал жирный курсив. Bold italic.

— Я тоже не хотела бы. Чтобы ты был моим пациентом.

И тут же вспомнила свой кошмар. И расхохоталась снова.

— Что? — вскинул брови Артем.

— Мне это недавно приснилось. Что ты пришел на прием и… начал снимать штаны.

— И как, снял?

— Нет. Я проснулась. От ужаса.

- Ну это еще ладно. Вот если б снял и ты проснулась от ужаса — тогда было бы уже неприятно.

Разговор принял рискованный оборот. Но о-о-очень интересный. Так мы и продолжали — вроде, о самых безобидных вещах, но постоянно балансируя на краю жуткой непристойности. Впрочем, с ним это вовсе не воспринималось как непристойность.

В одиннадцать я спохватилась:

— Артем, у меня завтра прием с утра.

— Обидно, — вздохнул он. — Во сколько закончишь?

— В двенадцать.

— А в воскресенье свободна?

— Да.

— Отлично.

Он вызвал такси, попросил счет и твердым движением, исключающим всякие возражения, положил в папку карту. Я достала из кошелька несколько купюр и добавила туда же.

— Тамара… — попытался возразить Артем, но я его остановила.

— Так, давай уточним сразу. Ты меня пригласил, и я не собираюсь вопить: «счет пополам». Но чаевые — это мое. Я так привыкла.

— Окей, — усмехнулся он. — Понял.

Теперь мы сидели в такси рядом. Молча. Артем взял мою руку и начал потихоньку поглаживать. Не ладонь — это было бы уж слишком откровенно, в лоб. Нет, пальцы. Обводил по контуру. Медленно, плавно, задерживаясь на впадинках между ними. Немного щекотно. Необычно. Напоминало поцелуй на брудершафт, такой же нестандартный. И — черт!!! — заставляло думать о том, каким же он будет в постели. Хотя предчувствие — предзнание? — говорило, что это случится не сегодня. Было немного досадно и, как ни парадоксально, приятно.

Такси остановилось у подворотни. Артем попросил водителя подождать пару минут, вышел и помог выбраться мне. Довел, держа за руку, до парадной, развернул к себе.

— Завтра позвоню.

Я кивнула и, отбросив последние сомнения, сделала шажок навстречу. Снова, как в ресторане, приподняла подбородок, подставив губы для поцелуя. Но Артем лишь провел ладонью по моей щеке — так же мягко и медленно, как до этого гладил пальцы. Задержался мизинцем на краешке губ — том самом, где в уголке притаилось многоточие.

— Что ж ты делаешь, изверг? — прошептала я, невольно еще ближе придвинувшись к нему.

— А как ты думаешь?

Над парадной горела тусклая лампочка, ее света хватило, чтобы разглядеть, какие черти пляшут в его глазах. Но он тут же спрятал их, опустив веки. Наклонился и слегка прихватил губами одну мою — верхнюю. А потом и нижнюю, смыкая их, сжимая и лаская — нежно, дразняще.

— Спокойной ночи, Тамара, — тепло его дыхания коснулось мочки уха. — До завтра.

— До завтра… — прошептала я, когда Артем скрылся в подворотне.

[1] Строка из песни Канцлера Ги "Дикая охота"

36