Чума вашему дому

— Я тогда только выбралась из отношений с Валеркой. Жесть жестяная — кто кого сожрет. Он меня выгрыз изнутри до полного опустошения. А отпускать никак не желал. И так вдруг захотелось чего-то мягкого и пушистого. Чтобы никто не пытался ломать через коленку. А тут Тарас. Черт, Том, я и опомниться не успела, как все закрутилось.

— Да… Ничему тебя мой пример не научил, — я заглянула в коробку и выудила оттуда одинокий шампиньон. — Как-то маловато пиццы, не находишь? Может, повторить?

Люка без лишних слов дотянулась до лежащего на тумбочке телефона и сделала заказ.

— Хорошо, две бутылки догадалась взять. Пример, говоришь, не научил? А кого вообще учат чужие примеры? Умные учатся на своих ошибках, а дураки дефолтно ничему не учатся. Чужой пример в принципе не может научить. Каждый думает, что у него не так, как у других. Уникально. Или тебя баба Мила не предупреждала, что Стас не для тебя? И папа твой?

Я крепко зажмурилась, потому что картинка, расцвеченная алкоголем, всплыла перед глазами как наяву.

Флешбэк-12

Запихнув орущего благим матом Чипа в переноску, я лихорадочно кидала вещи в спортивную сумку. Стас — по моей настоятельной просьбе — ждал во дворе. Отец стоял на пороге и наблюдал за сборами.

— Понимаешь, Тома… — он нагнулся и бросил на кровать выпавший из ящика лифчик. — Дело не в том, что вы сопляки безмозглые. Хотя… и в этом тоже. Но твой Стас не мужчина. И никогда им не будет. В мужике должна быть не только потенция, но и потенциал. Трахаться — большого ума не надо, на этом далеко не уедешь.

Я угрюмо молчала. Мои заверения в том, что у Стаса потенциал есть и он станет великим музыкантом, отец поднял бы на смех. И даже скажи он это в более спокойном тоне, я бы все равно не прислушалась. Потому что тогда свято верила в великое Стасово будущее.

Эта вера начала таять только через несколько лет, когда его группа распалась. Для Стаса это был удар. Прибиться к другой команде он не смог, даже на замену, а как самостоятельная музыкальная единица никого не интересовал. Какое-то время по инерции его приглашали в клубы «подиджеить», он даже записывал у себя в магазине по вечерам новые композиции. Но вскоре закончилось и это: лавочка прикрылась.

Год — такую-то мать, целый год! — он лежал на диване и страдал. Делал вид, что ищет новую работу, но ни черта не искал. Мы вдвоем жили на мою стипендию и половину ставки медсестры! Я училась и работала, а он за целый день дома даже не мог помыть посуду. Мои упреки натыкались на взгляд, полный мировой скорби. «Оставь меня, старушка, я в печали».

Я бы поняла еще и поддержала, если б он пытался сделать что-то как музыкант. Но нет. Полный ноль. Мы ссорились все чаще. Секс плавно сошел на нет. Терпение подошло к концу, и однажды я напилась с Тарасом. И выплакала ему все свои горести. На следующий день Стас встретил меня с работы, пылая праведным гневом: «Рассказываешь братцу всякие гадости? Так вот какого ты обо мне мнения?!»

«Да, — ответила я, злая на Тараса, Стаса и на себя. — Именно такого».

Это была первая наша громкая ссора. Безобразная. И последняя. На следующий день мы пошли в загс и подали заявление на развод.

— Так что там насчет Павла? — я потрясла головой, отгоняя эти незваные картинки из прошлого. — Как-то мы уклонились в сторону. Что у тебя с ним?

— Ничего, — пожала плечами Люка. И тут же перевела разговор на более острую тему.

О чем могут разговаривать две нетрезвые тетки за тридцать, у которых давно не было секса? Именно о нем. О сексе.

— Елки, уже половина второго! — спохватилась Люка, когда мы прикончили вторую пиццу. И вторую бутылку.

— И что? У тебя семеро по лавкам? Или мужик в постели дожидается? — хмыкнула я, запутавшись в футболке, которую стягивала через голову. — Вей гнездо и ложись спать.

Быстро раздевшись, я забралась под одеяло. У Люки еще хватило сил дойти до ванной и смыть макияж.

— Томка, я, знаешь, как тебя люблю? — сонно-пьяно пробормотала она, выключив свет. — Если б у меня была собака, я бы тебе разрешала с ней гулять. И дала бы тебе поездить на своей машине.

— Я тебя тоже люблю, Барабас. Если б я была лесбиянкой, спала бы только с тобой.

— Чум, что ты несешь? — Люка зевнула и тут же засопела в подушку.

38

В первую секунду, сквозь плотную пелену сна, похожего на сугроб, я подумала, что верещит неотключенный будильник. Но нет, это был телефонный вызов. Каждый, у кого есть пожилые родственники, знает, как все внутри обрывается от внеурочных звонков. С трудом разлепив глаза, я поняла, что уже точно не ночь. В октябре солнце в Питере встает в восьмом часу, а сейчас оно нахально пырилось в окно, намекая, что давно пора подниматься.

Я покосилась на сопящую в подушку Люку, подхватила телефон и вышла на кухню.

Артем?

А вот фиг. Кулаков. Ему-то что понадобилось? Вряд ли хочет попросить прощения за то, что заплевал мою статью.

— Доброе утро, Андрей Константинович.

— Какое утро, Тамара? Уже обед почти. Конец света проспишь, я тебе третий раз звоню.

Мда, мертвенько мы с Люкой дрыхли, если не пробило.

— Простите, не слышала.