Чума. Записки бунтаря

Испанский журналист де Сузи (достать его текст) – дети со смехом показывают ему трупы.

Целый час – острый нож в сердце.

Весь день разговоры о том, будут ли вечером давать молочный суп, от которого ночью приходится несколько раз бегать на двор. О том, что ватерклозеты в ста метрах от дома, что ночью холодно и проч.

Женщины из лагеря, попав в Швейцарию, хохочут при виде похорон: «Вот как здесь обходятся с покойниками».

Жаклина.

Два четырнадцатилетних мальчика-поляка, которых заставили сжечь дом, где были их родители. С четырнадцати до семнадцати лет в Бухенвальде.

Консьержка гестапо, занимающего два этажа в доме на улице Помп. Утром она убирает комнаты, где пытают. «Я никогда не вмешиваюсь в дела моих жильцов».

Жаклина возвращается из Кёнигсберга в Равенсбрюк – сто километров пешком. В большой палатке, разделенной подпорками на четыре отсека. Женщин столько, что они могут спать прямо на земле, только тесно прижавшись одна к другой. Дизентерия. Ватерклозеты в сотне метров. Но приходится перешагивать через тела и наступать на них. Привыкают и к этому.

Всемирный аспект диалога политики и морали. Против этого конгломерата огромных сил – [нрзб.].

X. – заключенная, вышла на свободу с татуировкой: в течение года служила в лагере СС в…

* * *

Доказательство. Что абстракция – зло. Она порождает войны, пытки, жестокость и проч. Спрашивается: как люди сохраняют абстрактный подход перед лицом физического зла – идеологию перед лицом пытки, производимой во имя этой же идеологии.

* * *

Христианство. Вы были бы жестоко наказаны, если бы мы приняли ваши постулаты. Ибо в этом случае мы бы не знали жалости.

* * *

Сад. Вскрытие произведено Галлем: «Череп, подобный всем старческим черепам. Шишки отцовской нежности и любви к детям развиты сверх меры».

Сад о г-же де Лафайет: «Изъясняясь более лаконично, она становится более трогательной».

Преклонение Сада перед Руссо и Ричардсоном, которые научили его, «что не только торжество добродетели может тронуть читателя».

То же. «Познать человеческое сердце» можно только в несчастье и в путешествиях.

То же. Человек XVIII века: «Когда, по примеру Титанов, он осмеливается поднять свою дерзкую руку на само небо и, вооруженный страстями, не страшится объявить войну тем, перед кем трепетал».

* * *

Бунт. В конечном счете политика порождает партии, которые препятствуют общению (сообщничеству).

* * *

– И само творение. Что делать? У бунтаря меньше всего шансов устранить сообщников. Но они будут устранены.

* * *

Глубокое отвращение ко всякому обществу. Соблазн спастись бегством и смириться с упадком своей эпохи. Одиночество приносит мне счастье. Но одновременно и ощущение, что упадок начинается с той минуты, когда ты с ним смиряешься. И приходится оставаться – чтобы человек оставался на должной высоте, чтобы не способствовать его падению. Однако отвращение, отвращение до тошноты, вызываемое этой людской разобщенностью.

* * *

Общение. Затруднено для человека, потому что он не может выйти за границы известного ему круга лиц. Все остальное для него абстракция. Человек должен жить в границах, определенных плотью.

* * *

Сердце стареет. Любить и при этом ничего не сохранить!

* * *

Искушение второстепенными и повседневными делами.

* * *

К. и П.Г.: страсть к правде. Вокруг них весь мир распят.

* * *

Мы, французы, находимся нынче в авангарде цивилизации: мы разучились приносить смерть.

Мы свидетельствуем против Бога.

* * *

Июль 45-го г.

Шатобриан Амперу, в 1841 г. отправившемуся в Грецию: «Попрощайтесь за меня с горой Гимет, где я оставил пчел, с мысом Сунион, где я слышал кузнечиков… Мне скоро придется отказаться от всего. Пока я еще блуждаю среди своих воспоминаний, но вскоре они сотрутся из памяти… Вы не найдете в Аттике ни одного оливкового листка, ни одной виноградной косточки из тех, что видел там я. Мне жаль каждую былинку моего времени. У меня не хватило сил продлить жизнь даже кустику вереска».

* * *

Бунт.

В конечном счете я выбираю свободу. Ибо благодаря свободе человек, даже не добившись торжества справедливости, сохраняет право протестовать против несправедливости и поддерживает связь между людьми. Справедливость в безмолвном мире, справедливость в мире немых разрушает сообщничество, отрицает бунт и восстанавливает согласие, но на этот раз в самой низменной форме. Вот когда становится очевидным главенство, которое постепенно завоевывает понятие свободы. Но самое трудное заключается в том, чтобы все время помнить: свобода обязана одновременно требовать справедливости, как уже было сказано. В таком случае можно признать и существование справедливости, хотя и совсем иной, которая должна стать единственной незыблемой ценностью в истории людей, испокон веков умиравших достойно только за свободу.

Свобода – это возможность защищать то, во что я не верю, даже в государстве или мире, который я принимаю. Это возможность оправдать противника.

* * *

«Кающийся человек велик. Но кто согласился бы сегодня на величие в безвестности?» («Жизнь Рансе»).

* * *