Меня резко тряхануло, словно от проникновенного удара молнией. Я увидела маму. Она находилась в связанном состоянии, была лишена права на выход, лишена возможности двигаться. Мужчина, что так настойчиво прельщался ее беспомощностью наслаждался нежными, женскими ступнями. Что-то было не так. Я чувствовала всем телом, как она страдает. Словно медленно разливающийся яд сводил в судорогах все мышцы, заставляя выгибаться в криках настоящей агонии. Я видела все…ее стеклянный взгляд, ее потускневшее сознание…так больно меня ничего еще не ранило. Я отдала бы все, чтобы быть с ней. Мужчина ласкал своими крепкими ладонями ее ступни, прикасался щеками к гладким пяточкам и изредка целовал их своими тонкими губами. Беркут тактично молчал, слушая весь мой поток сознания. В его взгляде я видела, что ко мне он относится, как и к своей дочурке со всей отцовской нежностью, как к наивной дочурке, которая все еще не познала фазы жестокого и не справедливого мира, но отношение его было серьезным.
— Знаешь, — Лютеция облокотилась о спинку дивана почесывая револьвером затылок. — только одна тварь знает, где можно найти нашего братца. — вздох. — если твои ведения верны, то черную мамбу держит в своем террариуме именно он.
— Виталик? — ухмыльнулся Беркут. — у этого слюнтяя не хватит смелости похитить человека.
— Но хватит, чтобы бросить своим отморозкам, что понятия не имеют о чести и порядке.
Я хочу поговорить с ним сама. Если к этому причастен мой брат, то я думаю, что смогу его переубедить…
Глава 13
*Майя
Глухая ночь. В потемневшем небе не видно ничего, и только криминальным улочкам этого района на руку, когда свет покидает их пристанище. Опустевшие закоулки улиц, мимолетно проезжающие по пустому шоссе машины и редко заходящие, и еще более редко выходящие люди этого бандитского дома, что так искусно маскируется под малобюджетное общежитие. Я узнала, что мой братец оказался не таким уж простым человеком. Из рассказа Лютеции я узнала, что Виталик верховодит бандой настоящих отморозков, что не стремаются браться за самые грязные дела, которые другие считают унизительными. Меня удивляло только то, что маму до сих кроме меня никто не спохватился. Удивительно, как твоя популярность может сыграть с тобой злую и такую грустную шутку. Сегодня ты излюбленная девочка своего плохого парня, а завтра растерзанная шакалами грациозная лань.
Мама находилась в квартире моего брата. Я чувствовала это каждой жилкой своего естества. Впрочем, мое положение оказалось не лучше. Решив, что я смелая и что могу справиться с кучкой каких-то зашуганных бандитов, как в одном старом клипе после Беркута я направилась сюда, получила по голове тяжелым предметом и очнулась такой же связанной на стуле в проходной этого общежития, что целиком и полностью напичкан не только оружием, охраной и камерами наблюдения, но и каким-то тупорылым смотрящим, что травил свои глупые и порой странные истории. Пытаясь хоть как-то доказать ему, что я внимательно слежу за ходом его мыслей, мне приходилось слушать весь этот поток нескончаемого бреда. Это было трудно, но что меня удивило по настоящему это то, что он выполнял все мои жизненно-важные нюансы жизни: кормил, поил и терпеливо ждал из дамской комнаты, а после вновь усаживал на жесткий стул рядом с собой продолжая нести излюбленную чушь.
«Бобик» — такая кличка этого парня получил ее не только из-за своей щенячьей, глупой сущности, но и из-за своей не самой традиционной сексуальной ориентации, что, согласитесь, но среди лютых бандюганов навряд ли будет в почете. Он редко прикасался ко мне, как к женщине все стараясь сохранять максимальную дистанцию обходясь редкими прикосновениями к плечам, что и те выглядели, как мимолетные или же совершенно случайными. Дело всему было то, что Бобик осведомлен моим даром, и, если верить дословным словам Кеши: «Не подпускай эту ведьму к себе близко, иначе останешься без языка, щенок.» Только и этих мимолетных прикосновений более чем хватало, чтобы распознать в Бобике не такого уж и плохого человека. На одном из таких прикосновений он задержался чуть больше, чем на секунду. Ночь наступила, мягко говоря, прохладная и Бобик накрыл мои плечи пледом.
Я почувствовала, как на глазах наворачиваются слезы. В душе этого парня была настоящая скорбь, настоящая пронизывающая тонкими спицами удушающая боль, которую он так старался скрыть. Бобик чувствовал себя чужим среди этих людей, но ничего поделать не мог, ибо кому будет нужен и без того ненужный миру потрепанный сирота? Какое бы чистое сердце у него не было. Я посмотрела в глаза этой боли и цвета они светло-голубого, как чистое небо над миром раздора. На фоне всех этих головорезов Бобик был совершенно другим. Он рассказал мне, что ему двадцать лет, что имеет неполное образование и страсть, как любит шоколадные цветы. И красиво, и съесть можно.