Чумной поезд

Вместо ответа она произнесла:

— Меня отзывают в Москву.

— Это из-за ночного бунта? Тумасян выгоняет?

— Нет. — Наталья покачала головой. — Кочергин был прав. Прав дважды.

— Думченко слил?

— Да, и прокуратура с подачи Росздравнадзора завела дело о несанкционированном испытании на людях циклосульфона.

— Скверно. Могут посадить?

— Не знаю. Работе мешают, программу сорвут. В любом случае сначала будут собирать показания свидетелей, наверняка от кого-то получат заявление, что после введения лекарства было ухудшение самочувствия или что не предупредила о том, что препарат экспериментальный. В общем, наберут материал, потом передадут в суд. При желании можно раздуть дело до небес. А там, как суд решит, могут оставить без диплома… Все могут. — Она вздохнула. — Работу жалко. Еще год-два, и подали бы заявку на клинические испытания не только при чуме, а при туберкулезе и прочих бактериальных болезнях. Циклосульфон ведь не только для лечения чумы. У него много полезных свойств. Индусы в него вцепились бы наверняка. Там случаи чумы и проказы регистрируются ежегодно.

Олег перенастроил шезлонг для сидения, Наталья устроилась на краю.

— А что с письмом Олейника?

— Ничего. Где-то потерялось.

— То есть как потерялось?

— Его нет. Оно не завизировано, как обещано министром здравоохранения и премьером.

— Но его точно доставили в приемную премьера?

— Я уверена. Иван Иванович его отправил с курьером.

— А твоя докладная Думченко? Почему он ее следователю не показал?

— Не знаю. Я написала, по-моему, даже при тебе, Иван Иванович надписал что-то вроде: «Считаю необходимым разрешить в сложившихся обстоятельствах». Я оставила ее на столе у Думченко. Сейчас он об этом не хочет говорить.

— Он как-то объясняет?

— Говорит, что нельзя волновать Олейника, мол, у него инфаркт, он лежит и его покой надо охранять!

— Понять можно.

— Понять, да, а простить? А доверять?

Олег ничего не ответил. Он давно не верил никому. И тут же мысленно поправил себя, конечно, кроме Натальи. На память пришел ее поцелуй в машине и слова: «Я тебя вытащу!» И ведь вытащила! После такого нельзя не верить.

— Мне тут одна идея пришла в голову, — задумчиво произнес он. — Если кто и может найти письмо Олейника и «приделать ему ноги», то это мой нынешний куратор.

— Трифонов?

— Да. Даже знаю, что он потребует взамен. Позвонить?

— Я не знаю. А как же Василий Федотович?

— Помнишь его слова?

— Я многие его слова помню, о чем ты?

— Господь управит.

— Помню.

— Вот я думаю, он тем самым дал тебе карт-бланш. Открывшись Трифонову, ты ничего не потеряешь, он ведь и так знает об АКСОНе у тебя.

— Но не знает, что он и у тебя.

— А вот с этим пока торопиться не будем. Смысла нет. Бросим одну монетку, вторую прибережем на другой экстренный случай.

Пичугин наклонился к щеке Натальи, поцеловать, но она неожиданно подставила губы. Поцелуй вышел коротким, но очень приятным.

— Пойду позвоню. — Олег неохотно прервал поцелуй, ощущая легкое головокружение. — Давно со мной так не было.

— И со мной. Я буду собираться. Рейс сегодня в семь. — Она улыбнулась и покачала головой. — Где ж ты раньше был?

— Болел. — Пичугин усмехнулся и поднялся из шезлонга. — И ни с кем не целовался. Жди меня. Я расскажу все, что узнаю.

Глава 20

В которой генерал Трифонов чувствует, что его водят за нос, едет в монастырь и пугается рассвета

После разговора с Пичугиным в Воронеже генерал Трифонов задерживаться в городе не стал. Его вербовку он завершил, задачу, в виде АКСОНа, ему определил. Что еще? Дальше надо ждать результатов.

Он не испытывал угрызений совести по поводу задержания аналитика во вторник утром. Это рутинная работа. Пичугин отлично понимал цепочку в развитии событий, знал, что его ждет, твердо вел свою линию и благодаря Наталье оказался на свободе в тот же день.

Наоборот, Трифонов был даже рад, что в таком экстренном формате он хорошо узнал этого человека, оценил его умственные способности и моральные качества. Подняв его досье и весь нелегкий путь в карьере офицера госбезопасности, генерал понял, насколько Олег был недооценен прежним руководством. Впрочем, такая ли это редкость? Пережитые испытания закалили «бойца невидимого фронта», добавили ему житейской и военной мудрости, психологической стойкости. Теперь он, как хороший коньяк, чем дольше выдержка, тем дороже.