Чумные ночи

В 1923 году была провозглашена Турецкая Республика, затем отменен халифат, а в марте 1924 года всех представителей Османской династии лишили гражданства и в трехдневный срок выдворили за пределы страны. Сто пятьдесят шесть человек, самые привилегированные, окружавшие трон обитатели сказочного мира стамбульских дворцов, были вырваны из привычной жизни, посажены на поезд и отправлены в ссылку искать себе пристанище где-то на Западе. Они были обязаны в кратчайшие сроки продать свое движимое и недвижимое имущество, оставшееся на территории Турции; пересекать границы страны, даже транзитом, им было запрещено. Все это относилось и к Пакизе-султан с ее супругом, так что мечта о возвращении в Стамбул стала для них еще более несбыточной, чем раньше.

Хатидже-султан, разведшаяся в последний год войны и со вторым мужем, не отправилась во Францию, где оказались многие ее родственники, а поселилась вместе с детьми в Бейруте, взяв с собой и сестрины письма. Там она долгое время жила на алименты, высылаемые вторым мужем. Когда тот был пойман на контрабанде произведений античного искусства, этот источник дохода иссяк. Для Хатидже-султан и ее детей начались времена безденежья, однако она почему-то не попыталась вновь наладить связь с младшей сестрой.

А Пакизе-султан с семьей через два года неожиданно переехала из Гонконга во Францию. На то, по нашему мнению, было две причины. Во-первых, они чувствовали себя частью огромной Османской династии, перебравшейся теперь в Европу (кроме ста пятидесяти шести выдворенных из Турции человек еще пять с лишним сотен покинули страну добровольно). Вероятно, задумывались они и о том, что среди изгнанных шехзаде можно подыскать подходящего мужа для дочери Мелике (моей бабушки).

Так это или нет, остается только гадать, поскольку Пакизе-султан не писала в это время писем. О жизни ее семьи после переезда во Францию, который состоялся летом 1926 года, я расскажу вкратце, поскольку для мингерской истории она не имеет никакого значения. Доктор Нури нашел работу в одной из больниц Марселя, затем открыл в том же городе частную практику. Это уберегло его семью от излишней близости к другим представителям Османской династии, которые осели в окрестностях Ниццы; по той же причине не стала она и предметом сплетен. Тайные агенты из турецкого консульства, открытого в Ницце с единственной целью – следить, не плетут ли османские принцы и принцессы политические заговоры, были далеко. Мужа моей бабушке Мелике подыскали: это был шехзаде из потомков Абдул-Хамида, очень далеко отстоявший от трона в очереди наследников.

Моя мама, родившаяся в 1928 году, стала единственным ребенком, который появился на свет в этом несчастливом, унылом браке. Чтобы побыстрее вырваться из пропахшего алкоголем родительского дома, где то и дело вспыхивала очередная семейная ссора, она, подобно большинству других внучек и правнучек султанов, выскочила замуж в восемнадцать лет при помощи свахи, которая подыскала ей богатого жениха мусульманского вероисповедания. Мой отец был сыном богатого коммерсанта-араба родом из Ирака, жившего в Лондоне и женатого на шведке. Он рассчитывал, что брак с «османской принцессой» придаст ему веса в глазах лондонского светского общества, в которое он мечтал проникнуть. Через полгода после замужества, осыпанная подарками и драгоценностями, мама сбежала в Марсель, к родителям. Вскоре приехал отец и уговорил ее вернуться с ним в Лондон.

В эти непростые для нее годы у мамы как-то сам собой возник интерес к Мингеру – интерес, который позже она назовет любовью. Да, когда она была маленькой, бабушка Пакизе рассказывала ей, словно сказку, историю о далеком острове и упоминала, полушутя-полусерьезно, что когда-то была там королевой, но для ее матери Мингер никогда не имел никакой важности.

Если моя бабушка Мелике и считала кого-то из своих предков важным историческим деятелем, то не мать, а деда, Мурада V, султана и потомка султанов, шесть сотен лет правивших Османской империей. После 1952 года она стала говорить, что хочет вернуться в Стамбул и сделала бы это, если бы смогла развестись с мужем. (В 1952 году женщинам из Османской династии разрешили въезд в Турцию.)

Интерес моей мамы к Мингеру вырос из ее мечты сбежать и от расселившихся вокруг Ниццы изгнанников, и от лондонских выходцев с Ближнего Востока, составлявших круг общения ее мужа, чтобы оказаться наедине с ним в каком-то ином, собственном мире.

Другая причина заключалась в том, что в 1947 году Мингер официально обрел Независимость, был принят в Организацию Объединенных Наций и о нем, как об одном из самых маленьких независимых государств мира, стали много писать на последних полосах газет и в рубриках для детей. Милым заметкам тех лет и я обязана своим «мингерским патриотизмом».