Чумные псы

Все еще дрожа, он осторожно подошел к несчастной собаке, та не двинулась с места и не оторвала взгляда от мертвого тела, когда Шустрик приблизился к ней.

– Твой хозяин… он мертвый! Мертвый!

Не сходя с места, собака подняла голову. И тут Шустрик с ужасом осознал, что дело тут вовсе не в его безумии и дурном зрении. Он увидел то, что и следовало ожидать. Смутно различимая в темноте, собака с разинутой пастью, в последней стадии истощения, подняла на Шустрика свои пустые глаза, в которых не было ни искорки разума. Она смотрела, не мигая и не следя за Шустриком взглядом, покуда тот двигался вокруг нее. Черный сухой язык, сгнившие до десен зубы. Она ничего не ответила. Не могла, поскольку, как лишь теперь понял Шустрик, в ней не было ни капли жизни, ни крупицы живой плоти, которую если кто и мог приписать ей, так это лишь какое-нибудь совсем незнакомое существо, никогда не видевшее, как она выглядела прежде. Теперь это был призрак, ничто, иссохшее, пустое вместилище бесконечного горя и страдания.

Шустрик обратился в бегство, но тут же совершенно ясно увидел в лунном свете, за тенью скальной стены, фигуру человека в старом плаще, с палкой, который быстро шел в сторону озера. Шустрик ринулся за человеком, но затем, испугавшись, что оставшийся за его спиной ужас может последовать за ним, остановился и оглянулся. Собака и мертвец исчезли. Когда же он вновь повернулся к озеру, исчезла и фигура идущего человека. Шустрик остался один.

Минут десять спустя Раф, шедший по следу вдоль ручья, с целой ягнячьей ногой, на которой осталась изрядная часть окорока и хрящей, наткнулся на Шустрика, бредущего ему навстречу, – тот рыдал как одержимый. Покуда они добирались до дому, Шустрик дважды почти лишался рассудка и бросался в воду, сперва испугавшись бродячей овцы, а потом блеска кварцевого известняка в лунном свете. Когда же наконец, уже в их логове-трубе, он, словно щенок, уткнулся носом в бок Рафа, то почти сразу провалился в сон, причем куда более глубокий, нежели тот, в котором оставил его Раф, отправляясь на свою ночную вылазку.

Мистер Бэзил Форбс, член парламента, Парламентский Секретарь, был, в сущности, довольно приятным молодым человеком, и хотя старшие коллеги смотрели на него с некоторой снисходительностью по причине его недалекости, в Министерстве тем не менее к нему относились неплохо. Природа не обделила его располагающей внешностью, и, несмотря на неисправимую бестактность, заслужившую ему прозвище «Форбысь-берегись», он не страдал никакими труднопереносимыми навязчивыми идеями (типа того, что он – прирожденный политический гений или что все остальные министерства занимаются заведомой ерундой и поэтому следует подзуживать своих подчиненных на всяческие с ними склоки), а кроме всего прочего, был недурно воспитан и умел прислушиваться к чужому мнению. Словом, на государственной службе полно людей, которые служат не в пример хуже.

Промозглым лондонским утром, среди дымосвета и чахлотравья, бензостоя, выхлопотока и грязепреставления, он крайне любезно приветствовал Заместителя Министра и Второго Заместителя, которых ввел в кабинет его личный секретарь. Форбс включил освещение в аквариуме с тропическими рыбками, предложил каждому чашечку тепловатого кофе и даже уделил пять минут на ничего не значащую болтовню. Наконец, глянув исподтишка на свои часы, Заместитель Министра сумел-таки навести разговор на Озерный Край.

– Ах да, – проговорил мистер Форбс, точно ему было безумно жаль прерывать из-за такого пустяка светскую беседу, – Озерный Край и эти страшные-престрашные собачки. Как вы думаете, Морис, что же нам теперь с ними делать?

– Ну, Господин Секретарь, как мне кажется, если взглянуть здраво, особой проблемы я тут не вижу…

– Но все же несколько, знаете, неприятно, а?

– Действительно неприятно – в политическом смысле. Однако реальной угрозы заболевания нет.

– Правда, нет?

– Ни малейшей. Господин Секретарь, – подтвердил Второй Заместитель, открывая огонь с левого фланга. – Собаки не могли иметь контактов с лабораторией, в которой проводятся исследования чумы.

– Так, может, нам об этом и объявить?

– Мы считаем, что такое заявление вполне обоснованно и в высшей степени уместно, – ответствовал Заместитель Министра, – однако хотелось бы чуть-чуть повременить, пока вот Майкл не съездит на место и не увидит все своими глазами. Газетчики могут врать сколько их душе угодно, это никого особо не волнует. Мы же не имеем права распространять ложную информацию – даже если никто этого и не заметит.

– Ну хорошо, – успокоился мистер Форбс. – Короче говоря, угрозы заболевания нет, мы заявим об этом публично, а газетчики пускай займутся чем-нибудь другим. А как же быть с побочными эффектами – ответная реакция, знаете, и все такое прочее? Вы же помните, что в следующий четверг дебаты по бюджетным расходам, и оппозиция как раз хотела добиться сокращения затрат на научные программы.

– Вы совершенно правы, Господин Секретарь. Мы также предполагали, что они станут строить свою игру на этих собаках.