Чумщск. Боженька из машины

Жбырь открыл сейф, вынул оттуда помятого вида бумагу и протянул артистам, придав своему лицу выражение серьезности.

Усатый взял документ и подсел к товарищу. Красный шар неприятно заскрипел, грозясь лопнуть, однако ж выдержал. Полицейский поморщился от звука и закурил вновь:

– Читайте, господа. Преинтересная записка.

Почерк в документе, судя по всему, принадлежал руке человека опытного в чистописании. Вензеля скакали как богатые витаминами, белками и другими полезными веществами кузнечики:

ПИСЬМО

Къ господину исправнику города

Чумщск

уважаему и честну

Жбырю Вилену Ратмировичу

от Трифона Ильича Безуглова

ПРОШЕНИЕ ОБ АРЕСТЕ

Предупреждая горе, могущее случится в вашем тихом и благополучном городе, спешу доложить вам некоторые доказательства и догадки, касательно господ, которых я по непростительной ошибке и собственной глупости привез в Чумщск.

Господа нехороши. Под личиною артистов, под костюмами человеков, скрываются натуры авантюрные и злопамятные. Силою и угрозами меня заставили стать их спутником, возить их по делам темным и дьявольским.

Нет мочи терпеть. Вызволяйте. Господ посадите в турьму согласно их преступлений.

Они богаты. Ежели станут давать откуп – отберите, государству деньги нужны. А господ не отпущайте, боюсь они могут меня покончить, придушить, прирезать или отравить ядами.

Со слов моих записано верно Гавриилом Пичугиным, что подтверждаю собственной подписью.

– Ну-с, чего молчим? – прервал тишину Жбырь, – окончилась пиеса?

– Позвольте, господин полицейский, но тут ведь нет совершенно никаких фактов. Нас оболгали! – произнес Крашеный.

– Это формальности. Главное, что есть заявление, где слезно просят принять меры. Куда ж мне эту жалобу девать? Водку что ли этой бумагой закусывать? – Жбырь громко рассмеялся своей шутке, а потом, посерьезнев, добавил, – по городу уже ползут нехорошие слухи об вас.

– Мы опротестуем, – неуверенно отозвался Усатый, – мы ничего подобного над Трифоном не совершали. Он сам пришел по объявлению. Жалование мы платим в срок, не обижаем…

– Не вижу поводов вам верить, – издевательски оборвал артиста полицейский, – или, может быть, вы мне взятку предлагать начнете?

– Уж и предложим, – обиделся Крашеный, – не бедные.

– С одного аншлагу тысячи доходу, а после каждого выступления – банкет, на четыреста персон… с шампанским и скрыпкой, – отчего-то начал врать Усатый, затем, опомнившись, с вызовом спросил, – А что вы скажете на беззаконие, которое происходит в Степаненковских банях? Нас вероломно опоили и хотели захватить силою в плен. В таком случае, мы требуем бумагу и чернил – будем писать жалобу.

– Господа, я ни в коем случае не хотел обидеть ваши чувства. По всему видно, что персоны вы приличные. Печать таланта не скроешь даже за столь изощренным гримом. Извозчик ваш – шельма порядочная, это я сразу подметил. Но я бессилен перед поступившим заявлением. Dura lex, sed lex (Суров закон, но закон (лат.)). Вынужден принять меры. А насчет бань – это бабка надвое сказала. Есть у меня и вторая записочка.

На этих словах Жбырь в третий раз полез в сейф. Извлек из его недр вторую записку и протянул Ободняковым.

Письмо было написано тем же аккуратным почерком, однако ж, штиль изложения несколько поменялся. Вот что прочитали артисты:

ПИСЬМО

Къ исправнику города

Чумщск

уважаему и честну

Жбырю Вилену Ратмировичу

от Утепова Бейсенбая Игоревича

ЖАЛОБА