Чур, мой дым!

— Я никогда не слышала этой песни, — сказала она и призналась с усмешкой: — Уж больно бандитская, даже страшно. Хотите, я вам другую спою, про огонек?

Анна Андреевна откашлялась и начала петь тоненьким тихим голосом:

На позицию девушка
Провожала бойца.
Темной ночью простилася
На ступеньках крыльца.
И пока за туманами
Видеть мог паренек,
На окошке у девушки
Все горел огонек.

Никто не знал слов песни о молодом солдате и его любимой девушке, но протяжная, чуть-чуть грустная мелодия сразу понравилась нам, и многие без слов начали подпевать Анне Андреевне.

И тут мы услышали чей-то звонкий, чистый мальчишеский голос:

Парня встретила дружная
Фронтовая семья.
Всюду были товарищи,
Всюду были друзья.
Но любимую девушку
Позабыть он не мог.
Где ж ты, милая девушка,
Мой родной огонек?

Кто это? Кто еще, кроме учительницы, знает песню итак хорошо поет?

Все посмотрели в дальний угол комнаты. Там постель Дульщика. Маленькая фигурка скрючилась под одеялом. Это поет он. Ребята удивленно переглянулись, но никто не пошутил, не швырнул ботинком в Славку, и даже Клешня цыкнул на Рыжего, когда тот слишком громко скрипнул кроватью.

Закутав ноги одеялом, я прислонился спиной к прохладной стене. Издалека сквозь окна смотрели на меня звезды — белые, голубые, зеленые, они то разгорались, то съеживались, торопливо вбирая в себя короткие серебристые лучи.

— У тебя хороший голос, Слава, — ласково сказала Анна Андреевна, закончив песню.

«Да, у него действительно хороший голос, — подумал я с легкой завистью. — Я бы, наверное, тоже мог петь не хуже, как мой отец. И тогда Анна Андреевна похвалила бы меня».

На позицию девушка
Провожала бойца… —

начал я едва слышно, но не стал дальше петь, а подумал, что та девушка и есть Анна Андреевна, что песня, наверное, про нее. И еще мне показалось, будто я уже где-то слышал голос учительницы, он очень похож на голос моей матери. А вдруг она жила в Ленинграде недалеко от нашего дома? А вдруг она хорошо знала моих родителей?! А вдруг!.. Нет, не может быть…

Но почему не может быть?.. Тетя рассказывала, что у меня были не только братья, но и сестренка. Она говорила, что все они умерли. А вдруг нет, не все, вдруг это моя старшая сестра, которая выжила?!

Я просто очумел от, такой догадки. Я чуть было не подбежал к Анне Андреевне, едва сдержался и так начал всматриваться в ее лицо, так мне хотелось поймать ее взгляд, что учительница, словно почувствовав это, ненадолго задержалась возле моей кровати и как будто только мне одному сказала:

— А теперь спите. Спокойной вам ночи, мальчики.

Долго еще не могла угомониться наша группа. Смущенного и растерянного от общего внимания Дульщика упросили спеть еще раз новую песню, потом все стали вспоминать довоенное время, загадывали, когда же кончится война и за нами приедут родственники. Но дольше всего говорили о новой учительнице, о ее голосе, манерах, о голубом платье. Я тоже вместе со всеми обсуждал встречу с Анной Андреевной. Говорил с жаром и, всякий раз отстаивая ее достоинства, старался намекнуть на пока еще таинственное и удивительное событие, которое может вскоре произойти. И чем больше я расхваливал учительницу, тем тверже был уверен в своем предположении. «Ну конечно же, она моя сестра — и все узнают об этом».

Я так был взволнован, что потихоньку вышел из комнаты в коридор.

За стеклами светила луна, гортанно и печально кричали невдалеке две птицы. Вскрикнет одна — и сейчас же ей в ответ другая.

Я испугался, повернул назад к двери. И вдруг услышал знакомые ритмичные постукивания колотушки. По широкому двору, по росной траве шел в меховой поддевке сутулый и огромный дядя Матвей. Он шагал медленно, грузно. Из стороны в сторону покачивались длинные уши бараньей шапки.

Мне захотелось выбежать на улицу и рассказать доброму дяде Матвею о своем неожиданном счастье, но около турника я увидел тоненькую фигурку Анны Андреевны и смутился. Решил, что потерплю одну ночь, а завтра сам пойду к ней и признаюсь во всем.

Дульщик

Я стеснялся подойти к Анне Андреевне и рассказать ей о своей догадке, но мне очень хотелось совершить что-нибудь такое, из-за чего она обратила бы на меня особое внимание, как на Дульщика. Ему, правда, от этого стало еще труднее жить в детдоме. Клешня старался унизить его при каждом удобном случае. Он не придирался к нему только при Анне Андреевне. При ней он вообще затихал, становился смирным и послушным. Учительница обращалась к нему негромко, мягко, но никто так не краснел при этом, никто так не рвался поскорей выполнить ее поручение, как он. С ним что-то произошло, а что — я еще не мог понять.