Чур, не игра!

— В глазах Зины Комаровой. Через два-три года. И тогда, может быть… Конечно, это не близкое будущее. Я просто… — Мне хотелось, чтоб Рома ободрил меня, кивнул, соглашаясь. — Ты, помнишь, сам рассказывал про одного парня, который днём на заводе работает, вечером в техникум ходит, а… и женатый.

— Значит, точно, — сказал Рома словно бы самому себе. — Ну и ну! — Он покачал головой. — Всё это может быть: и завод, и техникум, и жена, брат, — продолжал Рома энергично. — Единственно только — Зинаида Николаевна Комарова тут ни при чём. Это просто нелепо и смешно — мечтать о ней!..

— Почему?.. — спросил я, хотя мне было всё равно почему. Нелепо и смешно, вот и всё — какая разница почему?

— Потому что актрисы выходят замуж за режиссёров.

— Все? — спросил я сдавленно.

— На всех бы не хватило режиссёров. Самые красивые.

Должно быть, он знал наверняка.

— Что ж… — сказал я после молчания.

— Не так-то уж было заметно, а я всё-таки сразу догадался, что у тебя на уме, — проговорил Рома довольным голосом.

Если б я открыл в Роме какой-нибудь недостаток, то сразу же, по долгу дружбы, ему об этом сообщил бы. Но сейчас мне показалось, что нет у нас дружбы, и, ошеломлённый этим, я попрощался, ничего не сказав. А он не прочитал в этот раз моих мыслей, кинул: «Привет!» — и удалился, легонько насвистывая.

Я побрёл домой, как к разбитому корыту.

Было ясно, что Рома вовсе не дружит со мной. Он пробует на мне остроту своей наблюдательности, вот и всё, и только за этим я ему нужен.

Я шёл, ни о чём не размышляя, ни до чего не доискиваясь, а просто сживаясь медленно с открывшейся мне ясностью. Смешно мечтать о Зине Комаровой. Наша дружба с Ромой ненастоящая…

Но я не мог привыкнуть к этому. Наутро мне было так же не по себе, ничуть не легче, чем в минуту, когда меня осенило и мы с Ромой простились. И, наверно, потому я попробовал взглянуть на всё по-иному.

Ведь Рома давно ещё мне сказал, что друг — это «второе я». И что на него так же нельзя обижаться, как на самого себя. Я с этим тогда согласился. А теперь «второе я», наблюдая за «первым я», то есть за мной, установило, что я нелеп и смешон, когда мечтаю о Зине Комаровой. Оно, то есть Рома, конечно, не скрыло этого от меня. Вполне понятно, что у Ромы, после того как он предостерёг меня, был довольный голос: он радовался, что больше я не буду выглядеть нелепо. Вот почему у него был довольный голос, ясное дело!..

Тут мне стало легче, но только на один день.

V

На заседании комитета с активом стоял вопрос о характеристиках, которые комсомольская организация давала ребятам, поступавшим на заводы, в техникумы или институты. Рома доложил, что некоторые характеристики, выданные за последние полтора-два года, оказались неглубокими.

— Так получилось потому, что мы не знали как следует этих ребят, которым давали характеристики, — сказал Рома. — А надо, чтоб характеристику составляли те, кто знает человека. И, во-вторых, бывает, что нельзя уложиться в несколько строк: нужно, может быть, исписать страницу. Допустим, пришлось бы мне, например, о Володе Шатилове писать…

И Рома заговорил обо мне.

…Мне всегда бывает не по себе, если говорят про меня в присутствии многих людей. Даже если говорят одно хорошее, я всё равно рад бы исчезнуть, не быть при этом. А тут собралось довольно много ребят, и Рома рассуждал перед ними о моём характере.

Он рассуждал с таким знанием, какое может быть только у друга, и с таким беспристрастием, какого, казалось мне, у друга как раз не может быть. И он словно бы приглашал всех заглянуть ко мне в душу, даже не постучав перед этим, не спросив меня: «Можно?..»

И я не выдержал: рванул на себя дверь, выскочил в коридор. (Потом мне сказали, что Рома после этого говорил обо мне ещё несколько минут — главным образом о моих достоинствах.) Сейчас же меня окликнул Афанасий Кожин:

— Досталось? — Он не то любопытствовал, не то сочувствовал.

Афанасий приоткрыл дверь комнаты, где заседал комитет, на миг просунул туда голову, после чего взглянул на меня с возросшим интересом.

— Что, Анфёров по косточкам разбирал? — спросил он, чему-то радуясь. — Так тут же нечему удивляться! Вы, кажется, дружили последнее время?.. Да? А теперь больше не хочешь? Ну ещё бы! Я же сам с ним одно время дружил. С ним же невозможно!..

Он стал возбуждённо объяснять, что за человек Рома. По его словам, Рома был эгоист, парень с большим самомнением, «невозможно принципиальный» и «типичный пижон».

То, что с Ромой «невозможно», было, пожалуй, правдоподобно. Вместе с тем Рома не был «типичным пижоном» — у пижонов, конечно, особых принципов как раз и нету… Хоть я и злился на Рому и вообще волновался, но видел, что концы с концами Афанасий не всегда сводит.

И тем не менее мне было приятно, что Афанасий принижает Рому. Я возражал Афанасию, спорил с ним, но то, что в ответ он пуще ругает Рому, доставляло мне удовольствие.