Чурики сгорели

Для ребят двадцатых годов этот девиз был совсем не подходящим. Ребята двадцатых годов думали иначе, вот как они писали: «Нас пугают адом, наказанием божьим. Самым большим наказанием мы считаем то, что у нас есть еще попы, что у нас есть еще люди, верующие в рай и ад. Мы сказками считаем запугивание, будто мы вечно будем гореть и не сгорать, будем будто скрежетать зубами, которых у нас уже давно не будет. Мы знаем, что рай, то есть счастливую жизнь, можно создать на земле».

Вступающий в скауты клялся: «Подражать покровителю разведчиков — святому Георгию; поражать зло в мире и прежде всего — зло дракона в самом себе; носить бога в сердце»..

Ты вперед нас ведешь,
О Георгий святой,
И отраду даешь
В этой жизни скупой… —

декламировали они и распевали свои стихи.

И все-таки «бить скаутов», как думает Вовка, не было задачей. С победой революции судьба этого движения оказалась предрешенной. Но еще несколько лет скауты боролись за свое существование.

В Орле расположилось центральное скаутинформбюро. Основатель скаутского движения английский генерал Баден-Поуэл писал в Орел: «Вижу, тяжелый период для вас прошел. Теперь нужно приспосабливаться к местным условиям, сохранить и расширить организацию. Внимательно слежу за вашей работой».

Собравшись в 1922 году на свой пятый съезд, комсомольцы решили выступить против буржуазных организаций молодежи, в противовес им «создать свои группы рабочих и крестьянских детей». Не громить, а именно создать в противовес.

К новому детскому движению комсомольцы готовы были привлечь скаутмастеров — руководителей отрядов. Но скаут-мастера стояли на своем:

«Не сдавать позиции комсомолу. Таскать каштаны из огня для других, для РКСМ, недостойно истинного скаутинга. Нам предлагают создать союзы юных пионеров из детей рабочих при РКСМ. Но у нас ни фактически, ни официально нет слова „при“. Мы создаем отдельное движение».

Впрочем, не все скаутмастера думали одинаково. Восемнадцать из них опубликовали письмо. Они доказывали, что юные пионеры — единственно приемлемая организация. Они призывали всех скаутмастеров объединиться в РКСМ. Среди восемнадцати подписавшихся был Михаил Стремяков.

— Вовка, запомни это имя — Михаил Стремяков.

КАКИМИ ОНИ БЫЛИ

Игра продолжалась. Но скоро я понял, что мои вопросы для Вовки вовсе не загадки, его же ответы сбивали меня с толку.

— Какими были первые пионеры? Как ты себе их представляешь?

— Они были плохо одеты. Многие ходили босиком.

— Расскажи лучше, чем они, по-твоему, отличались от сегодняшних ребят?

— Ничем не отличались. Такие же ребята, как и мы.

Я ожидал от Вовки иного ответа. Я просто был уверен, что на мальчишек двадцатых годов, как мне казалось, мальчишек удивительных, Вовка смотрит так же, как и я. Они испытали на себе гражданскую войну, разруху и голод, они были серьезны по своему времени и знали не по возрасту. Да и может ли оставаться ребенком тот, кто не имеет иной заботы, как о куске хлеба? Так, во всяком случае, я думал, но сын настаивал на своем:

— Ребята как ребята.

— Они пережили то, что вам не пришлось, — голод, например.

— Ну и что! И мы бы пережили.

— Нет, подожди. Давай я сперва расскажу тебе об этих ребятах.

…Фабзайцы расчищали заводские дворы от кирпича и ржавого железа, толкались в ожидании пайки хлеба. Спекулянты на «толкучке» избивали голодного воришку-беспризорника. Нэпман в лавчонке поучал мальчишку, отданного ему в услужение: «Кто хоть раз скажет покупателю „товарищ“, тот мне не служака. Покупатель любит обращение благородное: „мусью“, „вашесясь“, „барин“, „извольте попробовать-с“, „не прикажете ли“, „окромя что понадобится, мадам?“, „сыр самый свежий, не извольте сумлеваться, господин“».

Бегали по улицам папиросники, прозванные «бедуинами», кричали как оглашенные:

Спички, папиросы,
Трамвайные колеса,
Земляной вал,
Курский вокзал…

— Папа, купи мне какую-нибудь книжку, — потянул Вовка к газетному киоску.

— В другой раз.

— А мороженое купишь?

— Мороженое тебе нельзя, у тебя ухо болит.

— Врач сказал можно, только немного.

— Хорошо, на обратном пути мы зайдем в кафе.

…Осенью двадцать первого года в старые дачи под Харьковом привезли беспризорников. Думали, что ненадолго, но пришлось зимовать. Ребята назвали это место городком рабочих подростков.

Что это были за ребята? Расскажу только про одного из них. Звали его Гришка Волк. Волк не фамилия — прозвище. Когда злился, щелкал зубами и глядел всегда исподлобья, за это и получил такое прозвище. Когда-то Гришка бежал из дому: поссорился со старшим братом, хотел ножом пырнуть. Попал на шахты. Всего насмотрелся, получал пинки от шахтеров за «характер». Успел и на фронте побывать. Там у Гришки друг объявился — пулемет «максим». Если он рассказывал о чем-нибудь, так только о пулемете и рисовал его всегда.