Я должен уважать у сына чувство собственного достоинства, считаться с его «я». Мне не всегда это удается. А не оттого ли, что не научился раньше прислушиваться к мнению не только старших, но и тех, кто был младше? Смотреть на первоклашек сверху вниз мы все умеем, и больше всего те, кто учится во втором. Невелика радость, если тебе родители каждую минуту твердят, знаете, по тому принципу — капля камень точит: разве мы так учились, разве мы так относились к своим обязанностям? А сам ты, когда задираешь нос перед младшими, не хочешь ли этим показать: я-то был не таким.
Между прочим, однажды на родительском собрании я, кряхтя, забрался за Вовкину парту, упираясь коленями в перекладину, а животом в доску. И, сидя за партой, из которой давно вырос, многое понял. Понял потому, что вспомнил себя.
Мне хотелось поговорить в этой книжке о взаимопонимании. А если о взаимопонимании, то о старших и о младших, про ребят и про взрослых. Да, пожалуй, я расскажу кое-что о взрослых. Народ они, доложу я вам, прелюбопытный, и вполне заслуживают того, чтобы постараться их понять.
Стóящий солдат, как всем известно, носит в ранце жезл фельдмаршала. Но еще до того, как появились солдаты, а следовательно, и жезлы и сами фельдмаршалы, все мальчишки уже торопились стать взрослыми. Ужасно хочется мальчишке поскорее перестать быть мальчишкой: сперва надеть длинные брюки, потом заговорить баском, а уж отпустить усы — предел мечтаний… Вот когда я стану взрослым… Растите себе на здоровье, только не думайте, что быть взрослым — одно сплошное удовольствие. В детстве усы наводишь сажей, а когда вырастешь, оказывается, что и настоящие усы вовсе тебе не нужны.
Конечно, может показаться, что взрослым все нипочем, они совершенно самостоятельны и могут делать все, что заблагорассудится. Им не нужно выклянчивать разрешения пойти в кино или решать примеры с дробями, если, понятно, они научились этому раньше. И все равно, по сравнению с вами взрослые оказываются в положении ничуть не выгодном. Им все время твердят: ребенка надо понимать. А взрослых понимать не надо? Только никто об этом не вспоминает. Вы, наверное, слышали такую радиопередачу: «Взрослым о детях». А «Детям о взрослых» — такой передачи нет.
Хвалят тебя редко, а упрекнуть всякий горазд. Строг ты с сыном, пробрал его, не разрешил что-то, и вот тебе пожалуйста — упрек: так можно поработить волю ребенка, сломать в нем самостоятельное начало. Берешь себя в руки, стараешься не замечать, как поливает сын чернилами из водяного пистолета. И опять нехорош: сын еще под стол пешком ходит, а уже отцом помыкает…
Недавно ночью меня разбудил телефонный звонок.
— Ты спишь? — услышал я голос приятеля.
— Уже нет, — грустно ответил я.
— И я тоже, — сказал приятель, занятый, очевидно, своими мыслями. — Завтра утром я должен дать ответ своей дочери…
Сказано это было таким трагическим тоном, как будто завтра поутру у него должна была разорваться под подушкой небольшая водородная бомба. Тревога приятеля была мне непонятна. Дочка его, Наташка, учится во втором классе, поведения примерного и замуж, казалось бы, пока не собирается.
— Произошло непоправимое, — объяснял мне между тем приятель. — Учительница писала на доске решение задачи. Она предупредила ребят: никто не забегает вперед, все записывают решение с доски. Наташенькин сосед по парте, между прочим весьма смышленый мальчик, забылся и сам решил задачу. Учительница рассердилась и разорвала его тетрадку.
— Разорвала тетрадку?
— Представь себе! Наташенька вчера весь день возмущалась.
— Учительницей?
— Да нет, мальчиком — какой он недисциплинированный. Я намекнул ей, что в этой истории не все так просто, и обещал утром объяснить. Теперь не могу спать.
— Так скажи Наташке, что учительница погорячилась, была не права.
— Ты с ума сошел! Это поставит под сомнение авторитет учительницы, а Наташенька ей бесконечно верит. Я рассказывал жене о неприятностях на работе — Наташенька услышала и говорит: «Папа, не волнуйся. Я посоветуюсь с учительницей, и она скажет, как тебе поступить».
— Понятно. Тогда объясни, что мальчуган не прав.
— Как можно? Он не совершил ничего предосудительного!..
— Тогда…
Мы перебирали всевозможные варианты до рассвета, пока я не задремал с телефонной трубкой под ухом.
Утром я позвонил приятелю:
— Ну как?
— Никак!
— Что — никак?
— Я проспал.
— Ты правду говоришь, что проспал?
— За кого ты меня принимаешь? Я лежал с закрытыми глазами и притворялся, пока Наташенька не ушла в школу.
Утро вечера мудренее. Я понял наконец — у приятеля был лишь один выход, кстати не такой мудреный: сказать дочке то, что он думает. Но взрослые не всегда решаются это делать, им порой кажется, что дети не поймут. И они начинают придумывать головоломные объяснения, забывая, что, когда сами были маленькими, терпеть не могли, если их водили за нос.