Чуров и Чурбанов

Чуров подумал тогда, что эти сведения мало что ненаучные, так ещё и не имеют практической ценности: когда это ещё будет, вероятно, весьма нескоро. Но очень скоро Чурову пришлось убедиться в правоте сказанного профессором. Убедиться на случае отъявленном и огромном по своей силе и по тому влиянию, которое имел он на Чурова.

Уже октябрь подходил к концу, и день тоже кончался. Дождь шумел в водосточных трубах. Капли барабанили по крыше, откосам и карнизам. Давно стемнело.

После маминой смерти Чуров не любил по вечерам сидеть в пустой комнате, маялся там. Особенно когда настала осень и вечера стали тёмные. Вот и в тот вечер Чуров, как он это часто делал, взял книжку по специальности, заварил себе на кухне громадную кружку слабенького чаю, намазал бутерброд – горбушку чёрного с маслом и солью – и тихо вышел на лестницу. Бутерброд в одной руке, чашка в другой, а кардиология под мышкой.

Чуров полюбил сидеть тут, на лестнице, у окна. Здесь устроился как бы его кабинет. Лампочка тускло светила. Чуть припекала батарея. Стены на лестнице были покрашены в цвет баклажанной икры, выше начиналась побелка, и казалось, что побелка – это небо, а краска – море. Чурову было здесь спокойно-спокойно.

Дверь квартиры этажом ниже приоткрылась, но из неё никто не вышел, а только кто-то выглянул. Между прочим, в той квартире дверь вообще никогда не закрывалась. На ней даже не было замка и скважины. Через щель всегда было видно, что внутри: коридор, застеленный грязным ковром, стены в клочьях обоев и голая лампочка. Сейчас из дверей выглядывала черноволосая юго-восточная девушка. Сначала Чуров подумал, что она, скорее всего, кого-то ждёт, но потом понял, что девушка смотрит на него.

– Здравствуйте, – сказала девушка неуверенным, каким-то шатким голосом.

– Здравствуйте, – сказал Чуров почти шёпотом, потому что на лестнице все звуки раздавались чересчур гулко.

– Простите… А вы же врач?

– Учусь, – Чуров прокашлялся и спустился к ней, оставив на подоконнике чай, книгу и недоеденную горбушку. – На последнем курсе. Могу чем-то помочь?

Девушка явно засомневалась.

– Тут моя сестра… – неуверенность усилилась и превратилась в страх. – Она у нас прячется. Мы скорую боимся вызывать. Чтоб не узнали, где она.

– Заболела?

– Не она, ребёнок её, – сказала девушка в тревоге. – Вы можете помочь?

– Посмотреть могу, – сказал Чуров. – Как вас зовут? (Девушка не ответила.) Меня Иван.

Девушка, по-прежнему сомневаясь, всё-таки пропустила Чурова внутрь. Пространство было устроено так же, как у них в коммуналке. Но если наверху люди старались жить, то здесь – едва выживали. На ковре росла плесень, с потолка свисали махры, дранка. Даже краски на стенах не было совсем. Пол кое-где провалился. Вместо дверей в проёмах висели одеяла и куски ковров.

Они прошли в дальний конец коридора. Планировка коммуналки была в точности как у них, и точно такая же малюсенькая девятиметровая комнатка имелась и в чуровской квартире, крохотная тёмная комнатка с высоким узким окном в углу, окно в нишу, прямо на водосточную трубу. Раньше там жили две официантки, теперь комнатка стояла пустая. Здесь же, внизу, в каморке ютилось как минимум пятеро. По крайней мере, постелей было пять. Кроме постелей и куч одежды, в комнате почти ничего не помещалось. Только одна из соседок была дома, она сидела на подоконнике в тёплых шерстяных носках, сушила феном длинные тёмные волосы и смотрела телевизор.

Рядом со столиком, на матрасе, сидела темноволосая девушка с ребёнком на руках. Увидев Чурова, она вздрогнула и что-то сказала сестре.

– Вы никому не скажете, что она здесь, – сказала сестра.

– Никому, – Чуров замотал головой. – Как зовут?

Девушка положила ребёнка и встала. У неё были длинные тёмные волосы, нежное лицо, она двигалась нервно, суетливо.

– Байя, – сказала она.

– Это ребёнка? – уточнил Чуров.

– Ребёнка Вика. Она очень спокойная, – прошептала Байя. – А сегодня весь день плачет. Боюсь, вдруг в больницу заберут.

– Если и заберут, то только с вами.

– Меня не пустят, у меня ничего нет, документов нет, – прошептала Байя.

Чуров встал на коленки и наклонился над девочкой. Она спала на боку в обычной младенческой позе: ножки согнуты, ручки тоже согнуты и прижаты к телу, головка чуть запрокинута. Дыхание частое, ровное.

– Вроде всё спокойно. Но лихорадка. Температура какая? Сбивали? Чем?

– Таблетку дала, – прошептала Байя. – Всё равно высокая. Она не сосёт.

– М-м, – Чуров вгляделся, выпрямился. В комнате было спокойно, и ребёнок спокойно спал.

Гудел фен, бормотал телевизор, шелестел дождь во дворе. Лицо Байи в тусклом свете казалось красным, было как будто обведено по овалу. Она тревожно смотрела – то на Чурова, то на дочку.

– Не сосёт, это… да, неправильно, – пробормотал Чуров. – М-м… Надо будить и осматривать.

– Она всегда сосёт, – волновалась Байя. – Когда ушки болели, сосала. Когда живот болел, сосала. А сегодня не сосёт.

– Фонарик есть?

Байя посмотрела на сестру. Сестра мотнула головой.

– Лампу придётся поближе. А, верхний свет работает? И разбудить. Надо посмотреть. Послушать не смогу нормально, но хоть посмотрю. Раздевайте.