Чуров и Чурбанов

– Чем?! – возмутилась мама. – Чем он крутой?! Что за гипноз, я не пойму?! Чем он всем так нравится?! Как был хулиган, так и остался… Его уже из института вышибли, а ты ему всё завидуешь. Ты врачом будешь, а он не пойми что. Сплошные выкрутасы, какие-то протесты непонятно против чего, ну это бы я ещё поняла, но он же при этом – очень даже, он при этом – себе на уме, он же свою-то выгоду всегда соблюдает и деньги очень любит, между прочим!

– Это да, – сказал Чуров. – Это точно. Деньги да.

– Ну и хватит его оправдывать. Он о тебе, скорее всего, вообще ни разу в жизни не думал.

– Да уж это конечно, – сказал Чуров.

– Ты только не обижайся! – спохватилась мама и пересела поближе. – Я же просто хочу, чтобы тебе было хорошо.

– Да мне хорошо, – заверил маму Чуров.

* * *

– И что он тебе ответил? – поинтересовался Чурбанов после небольшой паузы, глядя не на Аги, а на кирпичную стену, которая уходила отвесно вниз, к самому козырьку общаги.

Они тоже сидели на окне. Прямо перед ними, внизу, была всё ещё зелёная лужайка, на которой студенты иногда сушили бельё. Сегодня на верёвке колыхались разноцветные паруса жизнерадостных уругвайцев – семейной пары, которая успела за годы учёбы, по очереди уходя в академ, завести двух коричневых малюток. Вокруг лужайки какой-то влюблённый чувак вытоптал тропинку в виде сердца. Смотрелось это забавно – сердце, в котором висят уругвайские трусы. Невидимое солнце светило как сквозь молоко, стена была тёплая.

– А почему тебя интересует, что он мне ответил? Ты что – ревнуешь?

– Да не ревную я, – Чурбанов плюнул вниз. – Просто завидую. Он такой правильный, что меня бесит.

Плевок пролетел всю дорогу на одном расстоянии от стены, почти не отклоняясь, и шлёпнулся на козырек тёмным пятнышком.

– Ну да, правильный, спокойный, традиционный такой, скучноватый, – согласилась Аги. – Хороший врач будет, сто пудов. Ты-то врачом не собираешься становиться. Что бесит-то? Он наверняка про тебя вообще не думает.

– Это уж точно, – сказал Чурбанов. – А насчёт врачом… если хочешь знать, я и на медицинский пошёл, потому что Чуров. Подумал – а что я, хуже?! Не знаю. Вроде и хуй бы с ним. Но в каком-то смысле мне таким чуваком никогда не стать… Не то чтобы я хотел… Завидую, короче.

– Вот и завидуй спокойно.

– Я спокоен!!! – проорал Чурбанов в окно и заржал, глядя, как женщина, которая шла по тротуару далеко за территорией общаги, вздрогнула и перекрестилась.

* * *

Бщ-бщ-бщ – пробормотал машинист в наушниках. Электричка лязгнула и тронулась снова. Развилку за Рощино миновали шагом и снова начали разгоняться. Мимо мелькали станции, полуразрушенные и выщербленные платформы, сосны и папоротники. Чащи смыкались за электричкой, как вода. Пахло травой. Леса стояли уже полупрозрачные.

Чурбанов высунулся в окно, и всякий раз, как ему надоедало захлёбываться то жарким октябрьским ветром, то мелким ярким дождиком, Чурбанов смотрел вниз, и всякий раз ему попадался на глаза Чуров. Тот же как будто не замечал Чурбанова, но на самом деле не мог решиться и посмотреть вверх; и когда, наконец, всё-таки поднял голову, то Чурбанов как раз снова всунул голову внутрь, глянул на Чурова, и они встретились глазами.

Лес был всё в ярких обрывистых листьях, уступах, каменных провалах и поворотах – вот вдруг справа блеснёт море, а в нём солнце, а вот мимо пустых, заброшенных санаториев, лагерей, деревянных скамеек под соснами въезжают они в пустынную местность, потом дорогу пересекает грунтовка в кипучих лужах, за шлагбаумом ни машины. Мелкий дождик налетел и смыл грязь, и вот они въехали на маленькую одряхлевшую станцию, где улочка вилась по пологому склону вниз, где росли вдоль заборов рябины, клёны и черноплодки, где в лужах красные листья и синее небо пятнами, где перелески осыпались, а в лабазе у переезда продавали сникерсы, водку и сгущёнку.

Они вышли из электрички всей толпой, а электричка, взвывая и лязгая, отправилась далее, к Выборгу. Платформа была пуста. Вообще местность казалась пустынной. Но пахло дымом. Медики и примкнувший к ним Чурбанов прошли знакомой дорогой сквозь деревню. Там, за последним домом, на границе деревни, поля и леса, дорога всходила на пологий холм у старого воинского кладбища.

Кленовая рощица почти облетела, из травы острыми углами торчали листья.

– Красиво! – крикнула Юля и с размаху упала в листья.

К ней подбежала Алла и принялась забрасывать листьями сверху. К ним присоединилась Карина, а Марина влезла на нижнюю ветвь клёна, мечтательно перевернулась джинсами кверху и повисла, длинными волосами касаясь травы. Коля и Миша достали водку, а Чуров закуску. Что же касается Чурбанова, то он взял полиэтиленовый пакет и отправился в лесок за грибочками. Место это было давно ему знакомо.

Тогда Аги мотнула головой, откидывая чёлку назад, достала гитару и, бренча многочисленными фенечками, завела:

– Вечерело, пели вьюги, хоронили Магдалину, цирковую балерину. Провожали две подруги…