Чуть-чуть считается

Кофе папа не долил. Осторожно, стараясь не звякнуть ложечкой, он отодвинул подстаканник со стаканом и тихо чиркнул спичкой. Закурив, папа сразу стал гонять во рту сигарету. Дым струился папе под очки то с правой стороны, то с левой. И папа жмурил то правый глаз, то левый.

Замасленный автомобильный костюм папа тоже надел тихо и молча. И молча отправился возиться с «москвичом».

– Тебе помочь? – осторожно спросил у папы в прихожей Витя.

– Обойдусь, – отозвался папа таким тоном, точно поругался не с мамой, а прежде всего именно с Витей.

Хотя ведь с Витей у папы тоже, считай, испортились отношения – из-за тех самых пароходов и подшипника. И Витя не знал, на кого папа больше сердится: на него или на маму. С одной стороны, ему казалось, что на него. А с другой – на маму.

Папа ушёл к своему «москвичу». А мама, излишне шумя, стала пылесосить полы и протирать сырой тряпкой мебель. Будто вытирать мебель нужно непременно с шумом и грохотом.

– Не суйся мне под руку! – закричала она на Витю. – Чего ты вообще сидишь дома? Иди погуляй!

Если бы мама не пускала Витю гулять, то он бы наверняка всеми правдами и неправдами всё равно вырвался на улицу. Но раз мама гнала его из дому, то у Вити сразу начисто пропало всякое желание даже высовывать нос за дверь. Хотя минуту назад Витя думал как раз о том, что не худо бы было сбегать к Феде.

– Не трогай! – крикнула мама, едва Витя сунулся в сервант, где за стеклом лежала неработающая папина зажигалка-пистолетик.

– Выключи! – приказала мама, едва Витя надавил клавишу радиоприёмника. – И пылесос гудит, и ещё твое радио тут! Вы что, специально сговорились с отцом надо мной поиздеваться?!

В окна комнаты светило солнце. На паркете разлеглись горячие солнечные пятна. В сверкающем от солнечного лака полу отражались вверх ножками стулья, столики и кресла. Казалось, стулья стоят ножками на других, точно таких же стульях, спрятанных под прозрачным медовым полом.

В прихожей зазвонил телефон. Мама пересекла комнату и сердито рванула трубку.

– Да, я вас слушаю! – сказала мама. И тут же заговорила другим, приветливым и тёплым, голосом: – Здравствуйте, Виктория Михайловна! Что? Да нет. С сыном я тут воюю. Да, да, конечно. Ну что вы! Сделаю точно в срок, как и обещала. Конечно, конечно. Я жду вас. Когда, сейчас? Заходите сейчас. Мы живенько и примерим.

Витина мама работала в Доме мод художником-модельером. Она придумывала новые фасоны женских платьев. Мама рисовала платья на бумаге и раскрашивала их акварельными красками. По этим рисункам закройщики выкраивали и шили новые модели. Но мама вообще-то шила тоже. И получше любого самого великолепного портного. Но шила она не на работе, а дома. И только для себя и ещё для нескольких своих подруг и близких знакомых. В том числе и для заслуженной артистки республики Виктории Михайловны Русановой, которая пела русские народные песни.

По телевизору Витя много раз слышал Викторию Михайловну. Но слушал он её не из-за того, как она пела. Вите было просто интересно, что он её знает, а её показывают по телевизору.

– Галочка, дорогуша! – заговорила Виктория Михайловна, скинув в прихожей туфли. – В июле я еду с гастролями во Францию. И вся надежда на одну вас. Вы же знаете, что такое французы и как они относятся к тому, в чём артист появляется на сцене. К июлю вы должны мне сшить ещё минимум три платья.

Сочный голос Виктории Михайловны заполнил всю квартиру. Заслуженная артистка расхаживала в капроновых чулках по комнате, как по своей собственной. А мама будто неожиданно оказалась у неё в гостях.

– Мне крайне неприятно, – проговорила мама, булавкой закалывая на талии артистки ещё не законченное длинное чёрное платье, – но я, кажется, этим летом ничего не смогу вам больше сшить.

– Дорогуша! – удивилась артистка. – Что случилось? Или я вас ненароком обидела?

– Нет, что вы! – сказала мама. – Просто у меня так складываются обстоятельства… Мы вчера получили письмо… Кажется, очень скоро в нашем доме не только нельзя будет сшить платье…

Не договорив, мама оглянулась на Витю. Она оглянулась и долго смотрела на него. Витя не видел, как она смотрит, но чувствовал.

От нечего делать Витя просто так сидел на диване. Чтобы не подумали, будто ему интересно, о чём говорят взрослые, он сидел с абсолютно безразличным видом и тоскливо ковырял сломанным карандашом собственное колено.

– Витя, – вздохнула мама, наглядевшись на сына, – посмотри, на улице какая погода! Ну чего ты сидишь дома? Иди погуляй. Возьми помоги папе с машиной.

– Не хочу я гулять, – буркнул Витя, – А папа вон сам… Я ему сказал: «Хочешь, помогу?» А он…

– Ну, я дам тебе двадцать копеек, – сказала мама. – Купишь себе мороженого.

– Двадцать! – хмыкнул Витя. – Чего мы сможем купить на двадцать копеек?

– Кто – мы? – возмутилась мама. – Твой Прохоров, конечно? Но почему я постоянно обязана оплачивать расходы твоего Феди Прохорова?

– Потому что он мне друг, – буркнул Витя. – И у нас с ним всё вместе.

– Сколько? – холодно спросила мама.

– Рубль, – быстро сказал Витя.