Чуть-чуть считается

Их подвела Люба. Она куда-то намертво запропастилась. Витя предложил бежать без Любы. Но Федя ни в какую. Мало ли что с Любой могло случиться, считал Федя. Раз сюда пришли вместе, значит, и отсюда вместе.

Бросились искать Любу. Туда, сюда – нету.

И вдруг на Витино плечо молча легла рука. Витя оглянулся и обмер. Перед ним стоял иностранный мальчик. Стоял и с застенчивой улыбкой протягивал Вите цветную, точь-в-точь из-под конфет, коробочку. Витя сначала так и подумал, что это конфеты.

Под носом у мальчика было уже сухо. И ничто в нём даже не намекало на недавнюю потасовку. А на коробочке с непонятными надписями ярко синело небо и желтели роскошные ананасы.

– Да не нужно нам! Зачем? – хором отнекивались сконфуженные Витя с Федей.

Но мальчик не стал их слушать, сунул Вите в руку коробочку и убежал. В коробочке оказалось пятьдесят долек жевательной резинки.

Куда её было девать? Жевать самим? Так это на троих на целый год. Да и очень уж хотелось похвастать в классе, как у них здорово получилось с иностранцем. Но похвастать и не принести резинку – кто же поверит их рассказу. Ясно же, скажут: враки.

Они – не Вася Пчёлкин. Они принесли в класс резинку просто так, без всякого обмена и какой-нибудь личной выгоды. Они раздали каждому по дольке. А некоторым досталось даже и по две.

Кто из класса их предал, неизвестно. Только с третьего урока Витя с Федей попали на эшафот. И вот теперь рука Ивана Грозного терзала телефон.

– Та-ак,- устало протянул наконец Иван Грозный, убирая руку с телефона. – Крепкие вы, я смотрю, ребята. За такими – как за каменной стеной. Ладно, сдаюсь. Но чтобы две договаривающиеся стороны могли найти общий язык, каждая из сторон должна пойти друг другу навстречу. Я готов уступить. Я обещаю: всё, что вы мне сейчас сообщите, останется строго между нами. Никто ни о чём не узнает, и вам ничего не будет. Устраивает? Отвечайте, где вы взяли резинку? Ну!

За окном кабинета нудно шелестел дождь.

– Где?

У Вити от напряжения взмокла спина. Ещё немного такой пытки, и он бы наверняка не выдержал. Он и так не сдавался лишь из-за Феди. Был бы один, давно рассказал о необыкновенном воскресном происшествии. Тем более, что завуч пообещал, что им ничего не будет. Но не станешь же выдавать Федю. Ведь это Федя, а не Витя, набросился на того мальчика. И по сути дела резинка появилась только благодаря Феде. Значит, Феде и говорить. А если он не хочет, то, значит, не хочет.

– Где? Молчите? Хорошо, я вам помогу. Думаете, я не знаю, где вы её взяли? Знаю, но хотел услышать это от вас самих.

Витя с Федей переглянулись.

– Ну! – сказал завуч. – Снова Пчёлкин из шестого «а»? Так?

Может, Федя слишком резко нагнул голову? Или он сознательно кивнул? Витя же отлично видел, как Федя кивнул. И завуч, разумеется, видел тоже. И понял Федин кивок так, как нужно.

– Ладно, – заключил завуч, – будем считать, что вы мне ничего не говорили. Отправляйтесь на урок.

Они молча побрели обратно по пустому коридору А возразить Ивану Грозному, сказать: «Нет, это совсем не Вася Пчёлкин» – Витя почему-то не смог. Наверное, потому, что не хотел подводить Федю. Раз Федя кивнул, значит, решил кивнуть. Чего же Витя будет возражать? Один, выходит, кивает, другой – возражает. Так, что ли? И потом, завуч твёрдо заверил: никто ничего не узнает. Чего ж тут возражать, раз никто ничего не узнает?

А Васе Пчёлкину всё равно за семь бед один ответ. Сколько он уже перетаскал в школу этой самой жевательной резинки! И не сосчитаешь, сколько! Почему же теперь отвечать сразу должны Витя с Федей. Всего-навсего один-единственный разочек принесли – и сразу отвечать. А Васе Пчёлкину хоть бы хны!

Глава семнадцатая МОЖНО ЛИ ВРАТЬ МОЛЧА?

Наверное, нету ничего хуже на свете, чем предательство. Предатель – самый гадкий и противный человек на свете. Вот кто, интересно, побежал и накляузничал Ивану Грозному на Витю с Федей? Они тому человеку доброе дело сделали, просто так резинку ему дали, а он побежал докладывать завучу.

Узнать бы, кто этот предатель, – ух, Витя бы ему с Федей!

А если Пчёлкин узнает, как получилось в кабинете у завуча?

Но ведь Федя ничего и не сказал про Васю Пчёлкина, только кивнул. Всего лишь навсего кивнул головой. Молча.

Выходит, Федя не наклеветал на Пчёлкина?

Или всё равно наклеветал?

Может, клевета и предательство – как те пароходы? Там ведь всё равно – на минуту ты опоздал или на час, пароход так и так ушёл.

А тут ещё Люба!

Со своими вопросами!

Не успели Витя с Федей вернуться в класс и сесть за парту, как Люба сразу зашептала им в спину:

– Как, мальчики? Иван Грозный очень ругался из-за билетов? Да? Очень?

А ведь если вдуматься, то во всём случившемся была виновата прежде всего Люба. Одна она! Это ведь она придумала с билетами на москвичей. Не Витя ведь. И не Федя. Началось с билетов, а там и поехало – и подшипник, и деньги за него, и жевательная резинка…