Чуть свет, с собакою вдвоем

В кафе с Дагласом. Возле Британского музея. Он купил ей ром-бабу, ее любимую, а потом накрыл ладонью ее руку и сказал: «Прости меня, дражайшая Матильда», — он так разговаривал, вырос на звездах дневных сеансов. До рождения Дагласа его мать была танцоркой, «Синим колокольчиком» [180]. (А Тилли сейчас живет в коттедже «Синий колокольчик». Забавно.) Никакого отца на горизонте, мать Дагласа была пикантная девица, еще бы мальчику такое воспитание в голову не ударило. С первой минуты жизни гримом дышал. Ужасно грустно представлять Дагласа крошкой, он под конец был такой истерзанный, один скелет остался. СПИД, конечно. Много этих бедных мальчиков полегло. У Тилли был маленький мальчик. Вычистили. Черненький. Черный как ночь. Она горит алмазною серьгою, / Для бренной жизни слишком дорогою, / У чернокожей ночи на щеке [181]. Первый раз она играла Джульетту в школе. В школе для девочек, ее Ромео была девочка Эйлин. Интересно, что случилось с Эйлин. Наверное, умерла.

На столе лежал пастуший пирог. Странно. Надо бы сунуть его в духовку. Вечером зайдут Винс с другом, «взбодрить» Тилли. Сказали, что принесут еду, — может, уже принесли? Уже пришли? И где они? Мозг опять этак поплыл, как будто сбились настройки в телевизоре. Может, у нее микроинсульты, один за другим, — тогда понятно, как ей в голову забралась погода.

В школе на домоводстве пекли пастуший пирог. На домоводстве учат вести хозяйство, быть хорошей женой…

— Блядь, господи боже, Тилли! Что вы делаете? Вы, блядь, печете пастуший пирог, а сейчас, блядь, шесть утра. Слабоумная вы идиотская, блядь, сука!

Тилли беспомощно замахала руками. Хотела сказать: «Не кричи на меня», — она ненавидит, когда на нее кричат, все нутро скручивает в узел. Гигантский провал отцовского рта, запах мертвой рыбы у него на коже. Ничего не смогла сказать, слова не выходили наружу как полагается. Ар-о-у-ар-ай-и-ар-о-у-ар-ай-и-ар-о-у-ар-ай-и-ар.

* * *

Они позавтракали тостами с мармайтом за дубовым длинным столом Роберта Томпсона по прозванью Мышь [182]. Трейси читала буклет и показала Кортни фирменный Мышиный знак — маленькую резную мышку, которая лезет по ножке стола. К столу прилагались десять стульев. Кортни ползала на четвереньках и считала мышей.

Ну или вообрази жизнь, в которой каждое утро завтракаешь за дубовым столом в викторианском готическом доме, глядя в окно на оленей. Волшебная палочка лежала рядом с банкой мармайта. Сломалась — Кортни оставила себе верхнюю половину, со звездой, — скорее топорик, чем волшебная палочка. Прожевав тост, Кортни приволокла верный розовый рюкзачок и разложила свою добычу на Мышином столе. Трейси наблюдала ритуал уже три дня и думала, что знает список наизусть, но всякий раз Кортни добавляла что-нибудь новенькое. Текущая инвентаризация показала:

потемневший серебряный наперсток

китайскую монетку с дыркой посредине

кошелек с улыбающейся мартышкой

снежный шар с топорной пластмассовой моделью парламента

ракушку в форме трубочки с кремом

ракушку в форме шляпы кули

сосновую шишку

обручальное кольцо Дороти Уотерхаус

филигранный листик из леса

несколько звеньев дешевой золотой цепочки

Золотой цепочки прежде не было. Не девочка, а сорока. Одержимо ищет, коллекционирует, раскладывает. Очень самодостаточная. Что это — будущий ученый терпеливо собирает данные, художник поглощен творением или симптомы аутизма?

Трейси убрала тарелки, унесла за стенку в кухню. Через пару минут услышала шум в столовой. Так неожиданно, что не сразу сообразила: это Кортни поет «Вспыхни, звездочка, мигни». Первый куплет. Трейси заглянула в дверь. Кортни запела сначала. (Кто знает второй куплет? Да никто.) На слове «звездочка» сжала кулачки, а потом раскрыла — получились морские звездочки. Травмированного ребенка, еще способного петь, можно спасти, так? Можно водить ее на спектакли и в цирк, в зоопарки и на фермы, где разрешают гладить зверей, и в Диснейленд. Она не будет бродить по Западной Свит-стрит в поисках клиентов. Шевонн. Ее тоже когда-то можно было спасти. Всех можно было спасти, всех Шевонн, всех Майклов Брейтуэйтов, всех голодных, побитых, брошенных. Если бы спасателей хватило.

— Прости, — сказала она Кортни, — но нам придется уехать из этого чудесного дома.

Она позвонила Гарри Рейнольдсу. Слышно было, как в стакане звякают кубики льда. Рановато для спиртного, нет? Может, это он апельсиновый сок пьет с утра пораньше. Она представила себе, как он стоит у телефона в своем дорогом доме, на ногах дорогие домашние туфли, он смотрит на свою дорогую рыбу. Звякнул лед — Трейси подумала про бриллианты. Бриллианты и тараканы. Конец света.

— Да? — настороженно ответил Гарри Рейнольдс.

— Я еду, — сказала она. Прямо как шпион времен холодной войны.

По длинной прямой дороге до ворот, потом до Рипона. Вышвырнута из рая, направляется к востоку от Эдема, ведет краденую машину. С краденым ребенком.