Женщин нередко влекло к Джексону — поначалу, во всяком случае, — но теперь он не особо ценил красоту, и свою, и (похоже) противоположного пола, ибо слишком часто видел, до чего доводит красота без правды. Однако было время, когда ни в какой степени подпития его не привлекла бы женщина, что явилась ему по пробуждении нынче утром. Может, с возрастом понижается планка. Само собой, Джексон с его собачьей преданностью большую часть взрослой жизни провел моногамно, и подобные проблемы оставались сугубо умозрительными.
Он себя похотливым не считал. После Тессы жил аскетом, почти монахом, благодарный за то, что не осаждаем нуждой. Цистерцианец. И вдруг все непроизнесенные клятвы нарушены чудовищным строем женщин
[102].— И что привело вас в нашу глухомань? — осведомилась одна из самых трезвых участниц шабаша. («Меня зовут Эби, я за взрослого» — сей факт, похоже, ее огорчал.)
Джексон плохо справлялся с вопросами — будь у него выбор, он предпочел бы спрашивать, а не отвечать. Ах да, учителя и соцработники.
— Среди вас Линды Паллистер, наверное, нет? — сказал он.
Две тетки взвыли гиенами:
— Линда, здесь? Да она скорее повесится. Она занята — отправляет кошек на вторичную переработку или деревьям поклоняется.
— Она же не язычница, она христианка, — сказал кто-то.
Отчего градус веселья повысился еще на отметку.
— А вам она зачем? — спросила довольно обиженная Эби.
— У нас днем была назначена встреча, а она не пришла.
— Она консультант по усыновлениям. Вас усыновили? — спросила одна, взяв его за руку. — Бедный малышонок. Вы сиротка? Брошенный? Нежеланный? Иди к мамуле, деточка.
Другая сказала:
— Ей же сто лет в обед. Ты ее не хочешь. Ты хочешь
Одна придвинулась так близко, что он щеками чувствовал жар ее лица. Алкоголя в крови ей хватало, чтобы счесть себя соблазнительной.
— Хочешь «Скользкий сосок»? — хрипло молвила она.
— Или «Минет»? — взвизгнула другая.
— Они над тобой издеваются, — сказала третья, подбираясь ближе, — это коктейли.
— У тебя, может, и коктейли, — засмеялась первая.
— Давай, деточка, трахни ее, — сказал еще кто-то. — Ей аж не терпится, спаси несчастную.
Что случилось с женщинами? — недоумевал Джексон. Рядом с ними он почти ханжа. (Впрочем, ему не хватило ханжества противостоять сомнительным чарам одной из них.) Все чаще он словно турист с другой планеты. Или гость из прошлого. Порой казалось, что прошлое — не просто иная страна, но потерянный континент в глубинах неизвестного океана.
— Ты хмуришься, — отметила Эби.
— У меня просто такое лицо, — ответил Джексон.
— Не бойся, мы не кусаемся.
— Пока, — засмеялась одна.
Джексон улыбнулся, и температура вокруг подскочила на градус. Здесь явно Джексон и есть сокровище. Атмосфера в баре аж потрескивала электричеством — он всерьез опасался, что эти одичавшие тетки от ликования просто лопнут.
Ну, подумал Джексон, что случилось в Лидсе, останется в Лидсе. Так ведь говорят?
— Я, леди, не боюсь, — сказал он. — Но если угощаете, я бы не отказался от перно.
Пора сматываться. Джексон тихонько выполз из постели — одежда валялась там, где он, очевидно, содрал ее и бросил на пол несколько часов назад. Двигался не без изящества. Голова чугунная, для хрупкого стебля шеи слишком тяжела. Он прокрался по узкому коридору — повезло, угадал, которая дверь в ванную. Вести себя в доме как на разведке в тылу врага — подход не хуже прочих. Дом смахивал на тот, где он вырос, только чуть поприличнее, и это расстроило его, как порой расстраивают грезы.
В ванной было тепло, чисто, коврики на полу и на крышке унитаза — одинакового клубничного цвета. Унитаз тоже розовый. Джексон не припоминал, чтобы ему приходилось мочиться в розовый унитаз. Все бывает впервые. Плитка с цветочками, парфюмерия из супермаркета аккуратно выстроилась по краю ванны. Что за женщина тут живет, почему она спит с незнакомцем? Он бы и себе задал тот же вопрос, но как-то без толку. В стакане над раковиной стояли две зубные щетки. Что бы это значило?
Он помыл руки (его выдрессировала череда женщин, что вела происхождение из самого каменного века) и увидел себя в зеркале. Беспутен снаружи, как и внутри. Пал. Как Люцифер.
Отчаянно хотелось в душ, но еще отчаяннее тянуло выбраться из этого клаустрофобского дома. Джексон спустился на первый этаж, держась края крутой лестницы с ковровой дорожкой, — так половицы меньше скрипят. Женщина жила с человеком, который оставил в коридоре велосипед. Вероятно, тот же человек беспечно кинул пару грязных бутсов у двери. К стене прислонен скейтборд. От одного вида этого скейтборда (а где же владелец?) Джексон пал духом.
Почему-то было бы приятнее, если б вторая зубная щетка принадлежала партнеру, любовнику, а не сыну-подростку. Джексона внезапно посетила благодарность за то, что его первая жена вновь вышла замуж, — не потому, что она (очевидно) счастлива, ему с высокой башни плевать на ее счастье, но потому, что она не водит по ночам незнакомых мужчин (таких, как он). Мужчин, что беспрепятственно бродят по дому, где дочь Джексона и Джози бьется в когтях мучительного угрюмого отрочества.