Чуть свет, с собакою вдвоем

Бежать в горы. Или в Долины, или на Озера. Хорошо она придумала, на пятницу забронировала коттедж Национального треста, — даже знай она заранее, что жизнь полетит вверх тормашками, не выбрала бы момента удачнее. Передышка. Время поразмыслить. Лисы засели в норе, прячутся от гончих. На случай, если кто пожелает их разыскать до того, как они исчезнут окончательно. Например, Келли Кросс передумает насчет сделки. Caveat emptor.[81] А потом что — остаться, сбежать? Делать дело или делать ноги. Начать новую жизнь («Имоджен Браун и ее дочка Люси») или продолжать старую (Бутч Трейси и похищенный малыш), рискнуть разоблачением и последствиями?

Свое имя тоже придется поменять, «Трейси» ей никогда не нравилось. Имоджен или Изобел поженственнее, поромантичнее. Пожалуй, на Имоджен она не похожа. Имоджен — средний класс, ближние графства, длинные светлые волосы, мать с налетом богемы. И фамилию поменять — что-нибудь попроще, понезаметнее. «Имоджен Браун и ее дочка Люси», она с ребенком за ручку шагает в чистое, незамутненное, ослепительно-белое будущее. Воздаст за всех потерянных детей. Один упавший птенчик запрыгнул обратно в гнездышко.

Не старовата ли она быть матерью? Экстракорпоральное оплодотворение, внезапное раннее вдовство — вопросы отпадут сами собой. Новые имена, новые личности — как в программе защиты свидетелей. Одно странно: Кортни ни разу не помянула мать. Никаких «А где мамочка?» или «Хочу к маме». И не скажешь, будто ей кого-то не хватает. Может, она беспризорная — или драгоценна и ее украли?

— Кортни, — нерешительно сказала Трейси, — как думаешь, где сейчас мама?

Кортни карикатурно пожала плечами, сжевала еще клинышек пиццы и лишь затем высказалась:

— У меня нет мамы.

(Правда? Отличная новость. Во всяком случае, для Трейси.)

— Ну, теперь есть, — сказала она.

Девочка вскинула голову, уставилась на нее, потом опасливо обвела взглядом кухню:

— Где?

Трейси прижала руку к сердцу и весьма героически провозгласила:

— Вот. Я буду твоей мамой.

— Да? — с сомнением ее оглядев, переспросила Кортни.

Неудивительно, подумала Трейси. Есть вещи, через которые не переступить. (Опять это слово.)

— Последний кусочек? — (Кортни большим пальцем показала вниз — маленький император в Колизее. Зевнула.) — Тогда в постель, — сказала Трейси, изо всех сил делая вид, будто знает, что делает.

Она помыла похищенного ребенка. Грязи море, но ни синяков, ни явных увечий. Худенькие ножки и ручки, тонкие плечи, лопатки — точно ростки крыльев. Заметное родимое пятно, крошечной опечаткой в генетическом коде вытатуированное на предплечье. Родинка в форме Индии — или это Африка? Трейси с детства не ладила с географией. Особые приметы? Кожа навеки отмечена печатью владельца. Клеймо. Может, есть способы его удалить. Лазером, например.

Кортни смирно сидела, а Трейси намылила ее, ополоснула, распустила тощие косички, аккуратно вымыла волосы, завернула девочку в полотенце и вынула из ванны. Надо же, какая маленькая. Маленькая и ранимая. И тяжелая. Как будто тебе поручили заботиться о вазе эпохи Мин — и пугает, и будоражит. Слава богу, не младенец — такую нервотрепку Трейси вряд ли бы пережила.

Ее недавно купленный дом в последний раз ремонтировали где-то в начале восьмидесятых — едва ли вершина стиля — и ванную выкрасили в цвет грязного авокадо — цвет Шрека. Трейси в одиночестве посмотрела все три DVD про Шрека. Если у тебя есть ребенок, можно смотреть мультики, ходить на представления, ездить в Диснейленд и не чувствовать себя жалким горемыкой. Увидев это голое тельце в своей ванне цвета соплей, Трейси чуть не расплакалась. Сама удивилась, сколь глубоки залежи первобытных, нетронутых эмоций внутри отвердевшего панциря — поди объясни, откуда взялись.

— Подожди секундочку, лап, — сказала она, усадив Кортни, закутанную в полотенце, на табуретку. Порылась в шкафчике, достала маникюрные ножницы. — Приведем тебя в порядок слегка, — пояснила она и отрезала прядь девочкиных волос. Будто границу нарушила, но это же просто волосы, успокоила она себя.

Она помогла Кортни надеть новую пижаму из «Гэпа» и сказала:

— Залезай в постель, лап.

И сердце снова перекувырнулось, когда Кортни послушно забралась в постель, легла на спину и натянула одеяло до подбородка. Господи боже, маленького ребенка можно заставить делать что угодно — ты ему говоришь, а он делает. Ужас какой.

Трейси оглядела пустую комнатушку с нищенской кроватью — словно впервые увидела, до чего здесь пусто и неуютно. Была и третья спальня, но та еще с переезда забита коробками и всяким мусором из родительского дома, на который у Трейси не хватало ни сил, ни любопытства, — груды расшитых салфеток на подносы, щербатых тарелок и старых фотографий неопознанных родственников. Да зачем распаковывать? Собрать и вывалить на тротуар перед лавкой «Оксфама» — и вся недолга.