Чуть выше неба

Проснувшись, Лан долго не могла сообразить, где находится. Единственное, что она помнила — это как свалилась вчера на кровать, даже сапог не сняв. А вот с чего накатила такая усталость, из головы вылетело начисто.

Девушка приподняла простыни и никаких сапог под ними, естественно, не обнаружила. Только свежая сорочка, преступно не сочетающаяся с телом, пропахшим конским и собственным потом, да ещё и покрытым коркой дорожной пыли.

— Куда гребёшь, придурок? — заорали за окном. — Не видишь моей задницы, что ли? Ща как дам веслом!

— А чего расклячился-то? Глаза разуй, да на флаг глянь. Дорогу благородной аэре…

Какой именно благородной аэре дорога потребовалась, осталось неизвестным. Вопль заглушил плеск воды и натужный скрип дерева. Зато до Кайран дошло, что вопли-то свои, родные, аранские. И такое облегчение накатило, аж затошнило от слабости: добрались-таки!

Заодно и понимание пришло, где она и как тут очутилась. В Лендене Лан, в особняке Натери. Правда, прежде чем добраться, элва едва к духам не отправилась. Даймонд ни с того ни с сего взял такой старт, словно за ним вся Герронта погоню устроила. Оставил позади и карету, и повозки. Велел девушке верхом садиться — и погнал. Ничего не объясняя и вообще отмалчиваясь. Правда, Кайран скоро не до расспросов стало. Стонущее тело, ноющее седалище и кровоточащие потёртости на бёдрах очень эффективно отбивают тягу к общению. Тут бы заставить посылающее хозяйку тело в седло взгромоздиться.

Зато сейчас Лан себя чувствовала прекрасно — хоть песни петь начинай. Девушка соскочила с постели, пробежала босиком по успевшему нагреться полу, выглянула в окно. За раскидистыми ветками старой яблони посверкивала бисером солнечных зайчиков река. Вдалеке, где-то у самой серой громады королевского дворца монотонно и равнодушно бил колокол. Ближе, скрытые кустами, переругивались прачки, шлёпая по воде мокрым бельём.

Дома, почти совсем дома! Даже гнилостно-застоявшийся дух, тянущийся от реки, кажется родным.

Дверь тихонько скрипнула, пропуская внутрь незнакомую горничную. Толстая добродушная элва улыбнулась, спрятав руки под передник. То ли поклонилась, то ли просто кивнула — не разберёшь. Но такие слуги особо поклонами себя и не утруждают. У них сами хозяева по струночке ходят.

— Рада приветствовать вас в доме аэра Натери, — проворковала старушка. — В прошлый раз, когда вы с визитами наезжали, у нас времени не было познакомиться. Я Ильвика, местная домоправительница. Господин велел служанку послать, да я сама решила поухаживать. Что эти вертихвостки знают о том, как благородной аэре прислуживать? Пойдёмте, провожу в ванную. Наверняка вам не терпится смыть всю эту грязищу.

— А вы, значит, знаете, как благородным аэрам прислуживать? — не удержалась Лан.

Любопытство, может, и не порок, а самый настоящий грех. Но куда от него деваться-то?

— А как же, — невозмутимо отозвалась домоправительница, открывая другую дверь, за кроватью. — Я ж с малолетства матушке нашего господина прислуживала. Почитай, в спальне у неё выросла. А потом и личной горничной стала. Хозяйка меня даже своей поверенной сделала. Конечно, после того, как госпожа в Серебряные леса отправилась, пришлось другому ремеслу обучаться. Но потом маленький Даймонд в первый раз супругу взял. Тут уж и для Ильвики дело нашлось. Вы не обращайте внимания на мою воркотню. Маленьким-то я его по привычке зову. Батюшка, значит, Даймонд большой, а господин маленький. Вы полезайте в ванную. Не горячо ли?

Лан отрицательно мотнула головой, блаженно прикрыв глаза. Бадья оказалась большой, воды по самое горлышко. Что может быть лучше, чем целая ванна чистой тёплой воды? Только удовлетворённое любопытство.

— Но, наверное, первой его жене долго прислуживать не пришлось? — невинно, как бы невзначай, поинтересовалась Лан. — Он же, кажется, ещё два раза успел жениться?

— Ваша правда, — кивнула служанка, проворно раскладывая чистые полотенца, доставая из шкафчика склянки и горшочки, встряхивая от трухи душистых трав свежую одежду. При этом умудряясь делать всё одновременно. Возраст навыкам помехой явно не являлся. — Всем хозяйка оказалась хороша: тихая да покладистая. Слово поперёк супругу сказать боялась. Да только телом слаба. В родах померла, так и не разродилась. Оба пропали — и она, и младенчик.

— Вот, наверное, Натери-то убивался…

— Да как и положено мужчине, — слишком уж уклончиво ответила старуха, неодобрительно поджав морщинистые губы.

Видимо, трауром Даймонд не злоупотреблял.

— А вторая супруга?

— Ой, да там вообще глупости одни! Вот говорено же ей было: не таскайся в эту деревню. Не след аэре с крестьянами знаться, тем более с недужными. А она: «Это мой долг, это мой долг!». Какой долг-то? Кабы хоть толк вышел. Ведь даже не знала, как за хворыми ходить. Ить нет же, попёрлась. Да и сама, понятное дело, слегла! Тьфу, бабья дурость!

— Ну, вероятно, она тоже была хороша: тихая да покладистая, — протянула Лан, намыливая руку.