А что дальше произошло, Лан не слишком хорошо поняла. Ну, шагнул к ней Даймонд. Ну, обнял — одной рукой за талию, а ладонь положил на затылок. И не сказать, что слишком сильно сжал. Вырваться-то ничего не стоило. Только вот даже тени мысли о том, что надо бы освободиться, не возникло. Стояла и таращилась на него, как дурочка. Или, точнее, кролик перед змеёй, словно заворожил элв её своим жёлтыми глазищами.
Даже когда Натери аэру целовать начал, не думала сопротивляться. Помниться, мелькнула на задках мысль, о том, что у него губы пахнут мятой и совсем нелипкие. Потом же вообще никаких мыслей не осталось.
А нет, была ещё одна: кожа у него мягкая и гладкая — как шёлк, только ещё приятнее, потому что тёплая.
— И что же в этом плохого, Нопаль?
Его шёпот появился из глубины и неторопливо поплыл вверх, к свету, как пузырь воздуха в воде. А за ним поплыла и Лан, выныривая в реальность. Только для того, чтобы понять: руки элва там, где были. А вот её ладонь лежит у аэра на груди, неведомо как забравшись под рубашку. Пальцы же правой запутались в его волосах, словно в водорослях.
— Вот и я говорю — ничего, — усмехнулся Натери, помогая девушке выпрямиться и даже галантно придержав её за локоть. — Но пора нам заняться менее приятными, но необходимыми делами. Я действительно хотел бы ещё поспать сегодня. А ночь уже за половину перевалила.
Грех как ни в чём не бывало заправил рубашку, поправил камзол, поманил пальцем светящийся мячик и пошёл себе по заросшей густой травой дорожке.
— Козёл! — прошипела Кайран ему вслед.
Легче от этого почему-то не стало. А Даймонд её шипения, кажется, и вовсе не услышал.
Глава четырнадцатая
Чем сильней горит сердце, тем слабей варит котелок
Утро вообще выдалось прохладным, да и промёрзший за ночь камень, покрытый ледяной росой, комфорта не добавлял. Лан, конечно, подстелила полу плаща, но шерсть мгновенно промокла — с таким же успехом можно лежать на холодном компрессе. И не денешься никуда с этой проклятой крыши. Может, конечно, и не крыши, а полуразрушенного перекрытия между этажами. Да и какая разница, чем оно было когда-то? Всё равно никуда не денешься.
Даймонд сказал: «Лежи и смотри! Если кто-то посторонний явится — подашь сигнал!». Посторонний, значит, не участник дуэли, и не королевские гвардейцы. Знать бы ещё, зачем последние сюда явиться должны? Чтобы перевешать дуэлянтов, не отходя далеко от места преступления? Насколько Лан помнила законы Герронты, они имели на это право. Правда, не с представителями родов Старшей Крови. Вот и пойми, зачем они Греху понадобились.
Да ещё сигнал этот. Натери позабыл уточнить, как она сигналы подавать станет. Ухать совой? Свистеть? Рубашкой махать или кричать: «Ой, мамочка!»? Хотя, этот вопрос пока актуальным не выглядел. На полянке, окружённой руинами, прохаживались, немилосердно топча трогательные ромашки, только сам Даймонд, да аэр Истэр, любитель сомнительных романов и бравый защитник облапаных элв.
Разговор у них то ли не клеился, то ли не положено было благородным господам перед серьёзным делом лясы точить. Поздоровались, ещё разок рассыпались друг перед другом в благодарностях, да погуторили о чести — у Лан от этого слова уже челюсти сводило. На оном общение и закончилось. Истэр, видимо, разминался, размахивая шпагой без особого смысла. Натери с задумчивой физиономией просто обшагивал поляну по периметру. Может, стихи сочинял, кто его знает?
Когда Лан от холода уже зубами начала постукивать, а солнце почти выглянуло из-за тёмного гребня леса, наконец, появились противники. Канелл прихватил с собой не только секунданта — элва, которого Кайран никогда в глаза не видела. Но и — судя по одеяниям — жреца Всех Духов и целителя.
Канеллова свидетеля Даймонд приветствовал, как родного брата. Лан понятия не имела, как Грех с некоронованным королём здоровается. Но этого русоволосого аэра он и обнял, и по спине похлопал, и расцеловал. Впрочем, тут в Герронте все друг с другом целовались. Ну а после взаимных лобзаний пришла пора обсудить, кто кому какую честь оказал, попрал, оскорбил и почтил.
Аэра только скрипнула зубами от злости. И нагло наплевав на то, что она тут наблюдать оставлена, перевернулась на спину, сунув под затылок свёрнутую узлом косу. Наверное, стоило вообще вздремнуть, не будь так холодно, мокро и мерзко. От всего гадостно: блёклое ещё небо походило на застиранную портянку, голоса на поляне звучали чересчур мужественно и размеренно, местные обычаи и нравы опротивели, а руины эти…
Нет, вот о руинах лучше не думать. А то придётся вспоминать, что тут вчера случилось. Делать этого нельзя ни в коем случае. Иначе останется только следовать собственному совету: разбежаться — и лбом в стену. Потому что ничего не исправишь. Всё уже случилось.