Читаем Чувак и мастер дзен полностью

Берни: Для меня это одновременно вопрос о не-знании и о свидетельстве. Чувака нет дома — это состояние абсолютной непривязанности. Но этого нельзя сказать о героях, которых ты описал. Парень из «Исчезновения» думает о людях «Все вокруг — для меня», что является противоположностью Чувака, который не здесь. Когда мы свидетельствуем что-то, не существует дистанции между наблюдателем и наблюдаемым, между субъектом и объектом. Играя кого-то, ты полностью влезаешь в шкуру персонажа, становишься его свидетелем от начала до конца. Я называю действия, которые ты совершаешь из этого состояния, действиями любви. Если персонажи, которых ты играл, были бы свидетелями тех, кого они убивали, их действия любви были бы совсем иными, они бы не поступили так, как поступили. Представь, каково быть свидетелем и чувствовать, как человека хоронят заживо! Он бы никогда не сделал этого.

Совершать действия любви — это третье положение Дзен-миротворцев. В ходе практики нам следует учиться быть свидетелями абсолютно каждому, включая психопатов и социопатов. Это порождает действие любви.


Джефф: Потому что все люди — это и есть мы. Все мы грани одного целого.


Берни: Часть моей практики — это становиться свидетелем всему, что кажется уродливым или пугающим. Поэтому я провожу ежегодные ретриты в бывших концентрационных лагерях Аушвиц-Биркенау в Польше, где были убиты 1,3 миллиона человек. Там я встречаюсь со всеми гранями себя: с жертвами, убийцами, детьми, охранниками, бюрократами, даже с заборами, обтянутыми колючей проволокой, которые окружали лагерь. Все это и есть я.

Мое определение просветления — это воплощение единства жизни. То, что ты отторгаешь и называешь не собой, будет разрушать тебя. Если закрывать глаза на что-то, любое твое действие будет обречено на провал. И он произойдет именно там, куда ты не хочешь смотреть.

Ленни Брюс[36] любил говаривать: «И в чем тут прикол?» В любых подобных ситуациях следует спросить себя: «В чем тут прикол? Что я оставляю за порогом? Кого я оставляю за порогом?» Здесь-то и начинаются наши проблемы. Каждое существо, каждый человек на земле и есть я. Поэтому следует всех пригласить к столу, но мы приглашаем только приятных нам людей и оставляем остальных за порогом, хотя они и продолжают быть нами. Мы сами обрекаем себя на провал, когда надеваем шоры и отказываемся иметь дело со всеми.

Очень важно стать свидетелем наибольшему количеству людей. Но, чтобы все получилось, мы должны целиком и полностью быть не здесь, свободными от привязанностей. Я уже говорил, что не встречал такого человека, который был бы полностью «не здесь». Все мы в какой-то степени здесь, а в какой-то — не здесь. Мы не привязаны к одним вещам, но привязаны к другим. Рождающиеся миры клюют скорлупу, посылая нам сообщения. Одни мы слышим, другие — нет. Мы готовы стать свидетелями для одних людей и не готовы — для других. Одним из этих «других» может быть какой-нибудь изверг, который закапывает людей живьем, как тот парень в «Исчезновении». Мы не хотим быть свидетелями для него, он слишком страшный. Другой пример — Адольф Гитлер. Мы тоже не хотим быть свидетелями его жизни, предпочитаем думать о нем как о мертвом. Но, если мы будем свидетелями той части человечества, которую представляют все эти люди, мы внутренне вырастем, и это также проявится в наших действиях любви.


Джефф: Возникает такой вопрос: насколько много мы готовы увидеть? Существует история об индийском боге Брахме. Его посланник приходит к королю и говорит: «Брахма хочет явиться тебе. В каком виде ты хотел бы его узреть? Подумай и дай мне ответ».

Затем он отправляется к очень скромному человеку, который во всем противоположен королю, и говорит то же самое: «Брахма хочет явиться тебе. Подумай, в каком виде ты бы хотел его узреть?»

На следующий день посланник возвращается к королю, который говорит: «Я хочу, чтобы Брахма явился мне и моим подданным во всем своем великолепии. И, поскольку в полдень у меня уже назначен прием, пусть это произойдет, скажем, часов в одиннадцать».

Посланник соглашается. Наступает одиннадцать часов, свита короля собирается в зале, Брахма является во всем великолепии, и все присутствующие растворяются в воздухе, потому что не могут выдержать такого великолепия. Не остается ничего, даже пепла, — они просто исчезают.

Затем посланник отправляется к скромному человеку и спрашивает: «В каком виде ты хочешь узреть бога Брахму?»

Человек отвечает: «Я хочу, чтобы Брахма являлся мне в лицах всех людей, которых я вижу изо дня в день». Брахма выполняет его просьбу и человек остается жив, поскольку принимает великолепие Брахмы в разумных дозах.

Так что вопрос таков: как много ты готов принять? Как много готов засвидетельствовать? Чего это будет тебе стоить?

6

Очередное дерьмо всплывет по-любому

Перейти на страницу:

Похожие книги

Кино и история. 100 самых обсуждаемых исторических фильмов
Кино и история. 100 самых обсуждаемых исторических фильмов

Новая книга знаменитого историка кинематографа и кинокритика, кандидата искусствоведения, сотрудника издательского дома «Коммерсантъ», посвящена столь популярному у зрителей жанру как «историческое кино». Историки могут сколько угодно твердить, что история – не мелодрама, не нуар и не компьютерная забава, но режиссеров и сценаристов все равно так и тянет преподнести с киноэкрана горести Марии Стюарт или Екатерины Великой как мелодраму, покушение графа фон Штауффенберга на Гитлера или убийство Кирова – как нуар, события Смутного времени в России или объединения Италии – как роман «плаща и шпаги», а Курскую битву – как игру «в танчики». Эта книга – обстоятельный и высокопрофессиональный разбор 100 самых ярких, интересных и спорных исторических картин мирового кинематографа: от «Джонни Д.», «Операция «Валькирия» и «Операция «Арго» до «Утомленные солнцем-2: Цитадель», «Матильда» и «28 панфиловцев».

Михаил Сергеевич Трофименков

Кино / Прочее / Культура и искусство