Когда маме исполнилось 80, она собрала всю семью и объявила: «Я хочу вам кое-что сказать. Я сочиняла стихи для каждого из вас на каждый ваш день рождения, но я ни разу не писала стихов для Гэри. Я так ничего и не подарила ему». В возрасте 80 лет она наконец поделилась своей болью и виной, которую испытывала все эти годы. «Вы видите, что над камином висят детские фотографии Бо, Джеффа и Синди. А вот портрет Гэри, который я нарисовала, чтобы повесить рядом с фотографиями братьев и сестры».
Так что даже на склоне жизни она не переставала расти. Когда ей было около 90, она решила принять буддизм. Мой друг Дава стал ее учителем. Я помню, как привел ее на одну его лекцию. После того как он закончил основную часть и спросил, есть ли у нас вопросы, мама подняла руку. Дава жестом пригласил ее высказаться, и она закричала во всю мощь своего голоса: «Слова, слова, слова!» И Дава ответил: «Да, именно так, Дороти».
Берни: Моя мать умерла, когда мне было семь, от рака. Мы были бедны, и она, иммигрантка из Польши, не пошла к врачам. Так мне сказали старшие сестры. К тому времени, когда она все-таки обратилась к доктору, было уже слишком поздно. В больнице мне не разрешали ее посещать. Сестра оставляла меня на дорожке, а мама махала из окна четвертого этажа. Три месяца спустя она умерла дома, но меня не взяли на похороны. Снова сказали, что я слишком мал. Так что у меня не было возможности отгоревать как следует.
Моя первая настоящая скорбь случилась много лет спустя, когда умерла моя жена. Тогда я горевал целый год.
Джефф: Ты, наверное, скорбел тогда и по матери, как будто горе настигло тебя спустя столько лет?
Берни: Да, было немного странно дожить до 59 и не оплакать мать, которая умерла более полувека лет назад. К тому времени я много чего успел сделать. Моя жена тоже. Она уже стала мастером — мы вместе основали орден Дзен-миротворцев — и я решил, что пришла пора перестать мне быть учителем, что настало ее время. Я думал, что завершил свою работу и, возможно, скоро умру. Но вместо этого умерла она. Ей едва исполнилось 57.
Джефф: Когда умер мой отец, я сильно горевал, но при этом испытывал чувство некоей завершенности. Мы часто говорили, как любим друг друга. Я помню день, когда зашла речь о передаче эстафеты. Эстафета — вот на что были похожи наши отношения. Мы оба чувствовали это: я продолжаю наше дело, сохраняю наш дух. Когда он умер, я плакал и скорбел по нему. В то же время я чувствовал, что между нами не осталось никаких недомолвок. Но, когда я говорю об этом сейчас, я задаюсь вопросом, правда ли это? Возможно, есть какой-то слой чувств, через который я пока не готов пройти.
Когда ушла мама, чувство горя было гораздо острее. Была ли это вина? Я опоздал буквально на полчаса. Помню, что ее брат вышел из дома и сказал: «Она ушла», как раз когда я приехал повидаться с ней. Бо и Синди рыдали у ее кровати, держали ее за руки, дарили ей любовь. Но для меня в тот момент было сложно открыться. Потеря была слишком велика, и эмоция, которую я испытывал, немного походила на ту, во время семинара «Радость пения», когда я не мог спеть песню для Сью, потому что был переполнен чувствами.
В каком-то роде я не уверен, что они действительно ушли насовсем. Я чувствую присутствие своих родителей настолько сильно — здесь, в самом себе, и в моих детях. Но есть еще и чувство какой-то незавершенности, как будто что-то не до конца вылупилось. Возможно, оно так и не вылупится. А возможно, оно уже вылупилось, просто эта птица так выглядит.
Однажды вечером мы с мамой читали стихотворение «Шнурок» (Lanyard) Билли Коллинза. Основной его смысл такой: «
Наслаждаюсь своим кофе
12
Прости, я не слушал
Джефф: Я влюбился в штат Монтана, когда снимался в фильме «Громила и Скороход»[57]
в 1974 году — это первый фильм Майкла Чимино. Там же два года спустя я вместе с Сэмом Уотерсоном снимался в фильме «Ранчо Делюкс»[58]. Съемки проходили в местечке под названием Чико Хот Спрингс. Пока мы снимали сцену в горячем источнике вместе с Сэмом, Ричардом Брайтом и Гарри Дином Стэнтоном, я увидел эту девушку. Невозможно было отвести от нее взгляд. Она была не просто великолепна — пару черных глаз дополнял недавно сломанный нос. Ее красота и этот небольшой изъян почему-то заворожили меня. Каждый раз, когда я стрелял глазами, она это замечала. После окончания рабочего дня я набрался смелости и спросил ее: «Хочешь прогуляться со мной?» Она сказала: «Нет». Я спросил снова, она ответила: «Нет, но это маленький город, может, еще и пересечемся где-нибудь». Эти слова оказались пророческими, и однажды вечером мы потанцевали. И я влюбился.